Сьюард молился, чтобы смерть не заставила себя ждать. Он завещал свое тело науке, позволив использовать его как учебный образец в родном университете. Мысль, что после кончины он поможет становлению будущих ученых и врачей, утешала его.

Через несколько минут он вспомнил о часах, которые по-прежнему сжимал в левой руке, и перевернул их. Половина седьмого! На какой-то миг им овладела паника. Черт побери! Проспал! Пошатываясь, Сьюард поднялся на ноги. По столу покатился пустой стеклянный шприц и, упав на грязный деревянный пол, разлетелся вдребезги. Закопченная буроватая бутылочка с морфием уже была готова повторить судьбу шприца, но Сьюард успел спасти драгоценную жидкость. Уверенным движением он распустил ремешок на левом бицепсе и, пока восстанавливалось кровообращение, раскатал рукав потрепанной рубашки и скрепил манжету серебряной запонкой с монограммой; затем застегнул на пуговицы жилет и накинул пиджак. Портновская фирма «Уоллингхэм и сыновья» была лучшей в Лондоне; будь его костюм пошит где-нибудь еще, от него бы уже давно ничего не осталось. Тщеславие — на редкость живучая штука,[1]с невеселой усмешкой подумал Сьюард.

Чтобы успеть на поезд, придется поторопиться. Где он спрятал бумажку с адресом? Сейчас, когда в нем появилась необходимость, доктору изменила память. Он перевернул набитый соломой матрас, залез под кособокий стол, заглянул под ящики из-под овощей, которые здесь заменяли стулья, затем принялся ворошить старые газетные вырезки. Заголовки кричали о том, что в последнее время занимало Сьюарда больше всего, — о жутких преступлениях Джека Потрошителя. К статьям прилагались фотографии пяти его известных жертв. Изувеченные женские трупы лежали с раздвинутыми ногами, словно желая принять в себя плоть безумного убийцы. Потрошителя называли мясником — но мясник куда милосерднее к животным, которых лишает жизни. Сьюард уже и не знал, сколько раз перечитывал отчеты о вскрытии. Клочки бумаги, картона, разодранные спичечные коробки, на которых он без всякой системы записывал свои идеи и теории, так и порхали вокруг него, словно листья на ветру.

Воспаленные глаза Сьюарда уже стало жечь от пота, ручьями текущего по лбу. Чтобы раздобыть для него эти сведения, Благодетель шел на большой риск. Сьюарду была невыносима мысль, что он разочарует единственного человека, который все еще верил в него. Все остальные — Харкеры, Холмвуды — давно считали его выжившим из ума. Доведись им увидеть эту комнату, они лишь укрепились бы в своем мнении. Взгляд доктора скользнул по стенам, которые несли на себе следы многословия, внушенного морфием, — дикие догадки, начертанные на облупившейся штукатурке чернилами, углем, вином, даже его собственной кровью. Более очевидного свидетельства безумия нельзя было и представить. Но он не сомневался, что когда-нибудь эти надписи помогут доказать его здравомыслие.

На фоне прочего выделялась страница, вырванная из книги и пришпиленная к стене охотничьим ножом с костяной рукоятью и лезвием, потемневшим от давно пролитой крови. На ней была изображена изящная черноволосая красавица. Чуть ниже портрета виднелась надпись: «Графиня Елизавета Батори, около 1582 г.».

Ну конечно же! Посмеиваясь над собой, доктор выдернул нож из стены и перевернул страницу. На обратной стороне его же малоразборчивым почерком был выведен адрес некой виллы в Марселе. Сьюард снял распятие, деревянный кол и несколько связок чеснока, висевших рядом с портретом Батори, подхватил с пола серебряный нож и сложил все в саквояж, сверху поместив обычные медицинские принадлежности.

Состав тронулся с Лионского вокзала точно по расписанию. Сьюард в это время как раз расплачивался за билет; завидев свой поезд, он стремглав кинулся через изуродованный наводнением[2]перрон за пыхтящим чудовищем, которое уже скрывалось за воротами седьмой платформы. Ему удалось запрыгнуть на подножку последнего спального вагона и забраться в тамбур, прежде чем состав успел набрать скорость. Прыжок был весьма смелый, и его душу охватила гордость. В молодости Сьюард не раз проделывал такие трюки вместе с тем техасцем Квинси П. Моррисом и своим старым другом Артуром Холмвудом. Напрасно молодость дается молодым,[3]улыбнулся он сам себе, припомнив отчаянные деньки, когда был так невинен… и так мало знал.

Доктор занял место в богато отделанном вагоне-ресторане. Поезд, громыхая, двигался в южном направлении… слишком медленно. Сьюард вынул из кармана часы; прошло всего пять минут. До Марселя не меньше десяти часов пути. Там его теориям наконец-то найдется подтверждение, и все, кто теперь сторонится его, поймут: он не сошел с ума, он с самого начала был прав.

Доктору Сьюарду предстояло вынести десять самых долгих часов в его жизни.

— Billets, s'il vous plaot![4]

Сьюард во все глаза уставился на проводника, который возвышался над ним с самым нетерпеливым и суровым видом.

— Прошу прощения, — сказал доктор. Протянув проводнику билет, он поправил шарф, чтобы прикрыть порванный нагрудный карман.

— Вы британец? — с сильным французским акцентом спросил проводник.

— Ну да.

— Врач? — Мужчина кивком указал на медицинский саквояж, который Сьюард пристроил между ног.

— Да.

Сьюард понимал, что серые глаза проводника видят перед собой лишь бедно одетого человека — костюм не по размеру, поношенные туфли. Преуспевающие врачи обычно так не выглядят.

— Разрешите, я проверю ваш саквояж.

Доктор протянул ему сумку — выбирать и не приходилось. Проводник одну за другой доставал из нее склянки с лекарствами, читал этикетки, небрежно возвращал на место под звяканье стекла. Сьюард знал, чего он ищет, и надеялся, что проверка будет поверхностной.

— Морфий.

На голос проводника, извлекшего из саквояжа коричневую бутылочку, начали оборачиваться пассажиры.

— Иногда мне приходится выписывать его вместо снотворного.

— Будьте добры, покажите вашу лицензию.

Сьюард принялся шарить по карманам. В прошлом месяце была подписана Международная опиумная конвенция,[5]которая запрещала ввоз, продажу, распространение и вывоз морфия лицам, не имеющим медицинской лицензии. На поиски у него ушло столько времени, что к моменту, когда он наконец предъявил лицензию служащему, тот уже явно намеревался дернуть стоп-кран. С хмурой миной изучив лицензию, проводник обратил взгляд стальных глаз на паспорт доктора. Соединенное Королевство первым ввело обязательное наличие фотографий в выездных документах своих граждан. Со дня, когда был сделан этот снимок, Сьюард потерял очень много веса, волосы его сильно поседели, борода неряшливо разрослась. Мужчина в поезде выглядел бледной тенью мужчины на фотокарточке.