и парой слов перекидывались или в кафе за одним столиком оказывались порой за чашкой кофе. Помнится, Нинка была неплохим собеседником — ироничным и тонким в своих суждениях. Коновалов словил себя на мысли о том, что это в его жизни первая смерть человека, которого он знал близко, ну, т. е. видел каждый день, здоровался, улыбался и даже, так или иначе, общался с ним. Нельзя сказать, что Нина ему нравилась как женщина, но он испытывал к ней симпатию, как к человеку, что у Коновалова было редкостью. И вот ее убили.

— Так, так, вот ты где прохлаждаешься, Коновалов.

Из задумчивости Петра вывел голос главного редактора Николая Петровича Космолётова, который заглянул в курилку.

— Как всегда ничего не делаешь, а мне нужен обзор литературы за месяц через час, слышишь?

Маленькие, раздраженные глазки Космолётова уставились вопросительно на Коновалова, тот кивнул головой в знак полного смирения перед распоряжением редактора. Оплывшее тело Николая Петровича исчезло из проема двери, оставив стойкий запах неприятного парфюма с запахом толи эстрагона толи полыни. Но через мгновение Космолётов, как будто что-то забыв, снова заглянул в курилку и озабоченно сказал:

— Ты, это, сначала в кабинет ко мне зайди. Там следователь ждет, допрашивает всех сотрудников. Про Нинку же ты слыхал?

Коновалов опять махнул головой и поднял правую руку в знак согласия. Главный удалился. Петр докурил сигарету, затушил бычок о край урны и двинулся в кабинет главного редактора. В приемной его встретила секретарша Оля, которая молча, глазами, указала ему на дверь редакторского кабинета и Петр, постучавшись, вошел.

В редакторском кресле за столом сидела молодая женщина, на вид лет тридцати. Она была одета в костюм оливкового цвета, кофейного цвета блузку. Ее иссиня-черные волосы были тщательно зачесаны назад и собраны в плотный, пышный хвост на затылке. У женщины были броские черты лица, неяркая косметика и что-то такое яркое во внешности, что ее делало чрезвычайно привлекательной.

Коновалов застыл в дверях рассматривая незнакомку, которая, как он догадался, и была тем самым следователем по делу Нины. Догадаться было несложно, для этого не обязательно было обладать особыми умственными способностями — ведь кроме женщины в кабинете никого не было. Между тем она не обращала внимания на Петра Коновалова и, опустив голову, что-то писала в тетрадь. Коновалов почему-то почувствовал себя неловко и смущенно топтался на месте.

— Присаживайтесь Петр Иванович. — Услышал он вдруг довольно громкий, но приятный голос следователя.

Коновалов сел за стол и, не зная, куда деть руки засунул их в карманы пиджака. Женщина перестала писать, подняла голову и внимательно посмотрела на Коновалова, у нее были миндалевидные, карие глаза.

— Меня зовут Юлия Борисовна Квятко. Я расследую дело об убийстве Нины Яковлевны Рыковой, вам известна такая?

— Да, конечно. — Петр закивал головой.

Юлия Борисовна встала из-за стола и подошла к окну. Петр отметил красивую фигурку, стройные ноги следователя и округлые формы ее попки, которые так хорошо ощущались под узкой юбкой. Она снова спросила Коновалова:

— Где вы были в ночь с 13 на 14 августа этого года?

— Я дома спал, где еще я мог быть то? Я не особый любитель ночной жизни, никуда не хожу ночью. После работы домой, кушать и баиньки.

— Кто может это подтвердить?

— Никто, я же один живу. — Коновалов несколько растерялся от такого вопроса. Юлия Борисовна вернулась к столу и что-то записала в тетрадь. Потом откинулась в кресле, сложила руки на груди и строго поглядела на Петра.

— Какие у вас были отношения с Рыковой? — Снова спросила она.

Коновалова этот вопрос поставил в тупик. Ему самому стало интересно: «а какие отношения у него были с Ниной», так он подумал про себя, а вслух сказал:

— Да ни в каких особо. Иногда кофе вместе пили.

— А давно вы ее знали?

— Как в отдел ее приняли, мы и познакомились. Это уже года два-три. У нас, знаете, особо тем общих не было, я как-то далек от проблем сельского хозяйства, ну разве только посредством хлеба и других продуктов.

— А о чем вы беседовали за чашкой кофе?

— Да так о всякой всячине, больше зубоскалили. — Коновалов на мгновение задумался и вдруг вспомнил одну подробность. — . Знаете, ей очень нравился один наш местный писатель Рома Пиков. Ну, вернее не он сам, конечно, а его творчество.

В глазах Юлии Борисовны появился интерес, она продолжила допрос:

— И что это у него такое за творчество?

— Пиков пишет ужастики, опираясь на местный фольклорный материал.

На мгновение следователь будто задумалась, потом сказала:

— А вы знаете, я ведь тоже большая поклонница этого жанра. Но местных авторов никогда не читала и произведений Пикова не знаю. А почему у вас заходил разговор об его творчестве?

— Так я же обозреватель. Одна из моих обязанностей делать обзоры местных литературных новинок, вот я и читаю все книги наших авторов, а их, пожалуй, кроме меня, да вот Нины никто и не читает. Поэтому с кем ей обсуждать, как не со мной.

— И какие основные темы в романах Пикова?

— Он в основном про маньяков пишет. И очень любит всякую расчленёнку, в последнем романе своем он пишет про маньяка, который любил затаскивать девушек к озеру, там убивал и разрезал на части.

Коновалов вдруг осекся, понимая, что излагаемое им очень уж схоже с теперешней ситуацией. Как бы читая его мысли, Юлия Борисовна спросила:

— Вам тоже показалось, что ситуации, как-то похожи?

Юлия Борисовна опять что-то записала в тетрадь и снова обратилась к Коновалову:

— Хорошо, Петр Иванович, сегодня у меня вопросов к вам больше нет, можете идти, но попрошу вас никуда из города не уезжать на время следствия.

Петр вышел. Подумал про себя: «Как в дурном сериале». Даже последняя фраза следователя, будто из этой дурноты сериальной. А значило это то, что он находится под подозрением, что его неприятно смутило. Оставшийся день Коновалов провел в работе над обзором, сдал его редактору и собирался домой, когда к нему заглянул Семёнов.

— Старик, ты о мероприятии помнишь?