соотечественникам от А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, С.Т. Аксакова, А.И. Герцена, М.И. Цветаевой, М.А. Булгакова, С.Н. Скрябина, М.В. Нестерова до одного из первых русских авиаторов Б.И. Россинского.

Мой родной дом (№37) тоже имел свою историю: по словам его аборигенов, построен он был в 1916 году молодой женщиной в память о своем муже, кавалерийском генерале (одном из самых молодых в русской армии), погибшем в самом начале Первой мировой войны. По первоначальному замыслу он предназначался для офицерского госпиталя: раненых офицеров и военных врачей. Естественно, к моменту моего рождения замысел был давно нарушен, но в ряде квартир еще жили представители соответствующего социального круга: несколько офицеров, в том числе и мой отец, Яков Иванович Мерперт, величественная пожилая дама (которая могла бы без грима петь старую графиню в «Пиковой даме») — баронесса Тизенгаузен, превосходный художник Серебряного века Николай Павлович Ульянов, автор широко известной Пушкинианы, наиболее знаменит из нее большой черно-белый рисунок «Пушкин с женой перед зеркалом», а также ряд видных инженеров. Семья одного из них, Николая Николаевича Иноземцева, была много десятилетий очень близка нашей семье. Жили мы (естественно, в «уплотненных» коммунальных квартирах) на одной лестничной площадке. Жена Николая Николаевича — талантливая художница, ученица К.А. Коровина, совершенствовавшая мастерство затем в Швейцарии. Из троих мальчиков, росших в этой семье, двое — Николай и Александр — были близки мне по возрасту: первый — на год старше, второй — на год младше.

Все мы росли как братья; крещены в одном дивном храме Николая Чудотворца Явленного. Стоял он в сотне метров от нашего дома, на углу Арбата и Серебряного переулка. Храм был основан в конце XVII века и знаменит замечательной шатровой колокольней второй половины XVII века. Настоятель его, отец Николай, бывал в обеих наших семьях, а всего на Арбате было три церкви Св. Николая Марликийского, потому называли нас с Колей Иноземцевым «самыми круглыми из возможных Николаев». И надо сразу отметить, что великий наш патрон был предельно милостив к нам обоим, к каждому по-своему. Но об этом позже. Сейчас же вернусь к 20-м годам прошлого века в Староконюшенный и прочие приарбатские переулки, да и на сам Арбат.

Было начало НЭПа. Существовали частные родильные дома. Один из них принадлежал доктору Юрасовскому (увы! как и во многих других случаях, инициалов я не помню: прошло с тех пор уже почти 90 лет)[2]. Многоэтажное прочное здание стоит и по сей день в Большом Николопесковском переулке, примыкая к левому торцу театра им. Е. Вахтангова. Туда и привезли в ночь на 26 ноября мою мать — Мелитину Михайловну Мерперт — в прошлом хирургическую сестру фронтового санитарного поезда русской армии Первой мировой войны. Работала она в санитарном поезде вместе с Великой княжной Татьяной Николаевной. Привезли прямо из кинотеатра, кажется, «Арса», находившегося в ресторане «Прага», где шло произведение немого кино — «Леди Гамильтон» с Конрадом Вейдом в роли Нельсона (имя исполнительницы главной роли не помню: через много лет оно было перекрыто великим именем Вивьен Ли). Во всяком случае, Леди Гамильтон тут же определили как мою восприемницу.

Яков Иванович Мерперт

Мелитина Михайловна Мерперт (Каринская)

Далее было крещение. Мать рассказывала, что пришло много детей — знакомых и незнакомых — с поздними осенними цветами. Баронесса Тизенгаузен подарила подушку, на которую и возложили меня по извлечении из купели. И вряд ли предвидел я, что придет день, когда я омочу руки в священных струях Иордана. Отец пел в церковном хоре. Некогда, одновременно с I Киевским юнкерским училищем, учился он и в Киевской консерватории. Был у него баритональный бас. И постепенное познание мной окружающего мира, а особенно, начал человеческой культуры, происходило под его пение. Иногда в порядке, обратном обычному: «Бориса Годунова» вначале Мусорского, потом Пушкина; «Демона» раньше Рубинштейна, затем Лермонтова; «Филиппа II» вначале Верди, потом Шиллера... Конечно, все это позже, но довольно ранние воспоминания, некоторые их обрывки прорываются через, казалось бы, густую пелену последующих десятилетий вплоть до нынешних времен. И не хватит никаких слов благодарности отцу, открывшему мне этот волшебный мир, включавший и исторические сюжеты. Мой отец не только пел. В годы I Мировой войны он был артиллерийским офицером (поручиком) на Юго-Западном и Центральном фронтах. Являлся он дважды Георгиевским кавалером.

Не помню, естественно, когда и как возникли у меня первые зачатки интереса к «делам давно минувших дней». На какой основе? Не на мистической же связи отмеченных выше дат, восходящих к освобождению души Тутанхамона из трехтысячелетнего плена? Думаю, что без мистики можно спокойно обойтись. А вот без почвы нет.

Трех с лишним лет от роду впервые вывезли меня на дачу. Приехал «ломовой извозчик» с телегой и поглотившем все мое внимание конем (свидетельство очевидцев), погрузил весь скарб, меня посадили в середину и повезли. Ехали целый день от Староконюшенного до деревни Воробьевки. Стояла она на Воробьевых горах: там, где некогда Герцен и Огарев давали свою известную (хотя кому известную — неизвестно) клятву, а ныне стоит главное здание Московского университета.

Тогда деревня славилась превосходными яблоневыми садами, изумительным русским пейзажем и несравненным видом на саму Москву и «сорок сороков».

Храм Христа Спасителя. Фото 1931 года (до его разрушения)

Дом Трубецких на Арбате. Фотография 1920-х гг.

Вид Арбата от начала улицы. Фотография начала. XX в.

И еще к деревне подступали несколько групп курганов аборигенов этого края, хозяев его — вятичей. Вряд ли я предчувствовал тогда, что через 15 лет буду участвовать в их раскопках со студентами истфака МГУ как доброволец от археологического кружка Московского дома пионеров (руководил раскопками Артемий Владимирович Арциховский). Но до этого было еще очень далеко. Взбегать же на эти бугры и съезжать с них, было уже приключением и порождало ряд принципиальных вопросов: Что это такое? Почему их так много? Почему они скользкие? И прочие бесчисленные «почему». Таким вот образом возникала почва для интересов, оказавшаяся очень благодатной. На свои вопросы я получал образные, доходчивые, интересные ответы от моей матери — Мелитины Михайловны Мерперт.

Поразительно красивой, яркой и талантливой