— И поют «Мы едем, едем, едем»? — спросил Джонни. — Или «Вива-эх-спа-аниель»?

— Зато обслуживание в гостинице уж точно будет высший класс, — добавил он, подумав.

— Ага.

— Смехота, — сказал Джонни.

— Что?

— Я читал, — объяснил Джонни, — что в Мексике или где-то еще есть обычай каждый год на Хэллоуин всем отправляться на кладбище и устраивать там большую фиесту. Понимаешь, они вроде как не въезжают, почему человек должен оставаться в стороне от событий, если он умер.

— Елы! Пикник? Натурально на кладбище?

— Да.

— А жмурики, небось, шпроты таскают? Представляешь — из земли лезут зеле-еные светя-я-ящиеся ру-уки… — замогильным голосом провыл Холодец.

— Вряд ли. И вообще… в Мексике не едят шпроты. Там едят тор… ну, эту…

— Тортиллу.

— Вот-вот.

— Спорим, — сказал Холодец, озираясь, — спорим… спорим, тебе слабо постучать в одну из этих дверей. Спорим, за ними затаились покойники.

— А чего им таиться?

Холодец подумал.

— А они всегда таятся. Не знаю почему. Я смотрел. И еще они умеют проходить сквозь стены.

— А зачем? — спросил Джонни.

— Чего — зачем?

— Зачем им проходить сквозь стены? Живые-то этого не умеют. Так на кой это покойникам?

Мама у Холодца была очень сговорчивой в отношении видео. Если верить Холодцу, ему позволяли в одиночку смотреть такие фильмы, которые даже столетним старичкам приходится смотреть вместе с родителями.

— Не знаю, — сознался он. — Они всегда почему-то жутко злые.

— Из-за того, что померли, да?

— Наверное, — сказал Холодец. — Что за жизнь у покойников!

Вечером Джонни задумался над этим (к тому времени он уже познакомился с Олдерменом). Знакомых покойников у него было немного: мистер Пейдж, который, кажется, умер в больнице, и прабабушка, которая просто умерла. Их нельзя было назвать особенно злыми. Прабабушка не очень хорошо ориентировалась в окружающей обстановке, но никогда не злилась. Джонни навещал ее в «Солнечном уголке» — она там помногу смотрела телевизор, коротая время в ожидании обеда, полдника или ужина. А мистер Пейдж, тихий старичок, единственный из взрослых с улицы Джонни днем бывал дома.

Вряд ли они стали бы восставать из мертвых только для того, чтобы станцевать с Майклом Джексоном. А единственное, ради чего прабабушка Джонни стала бы проходить сквозь стены, — это телевизор, который можно смотреть без необходимости предварительно с боем увести пульт у пятнадцати других старушек.

Джонни казалось, что многие люди все понимают шиворот-навыворот, о чем он и сообщил Холодцу. Холодец не согласился:

— Наверное, покойники думают по-другому.

Они шли по Западной авеню. Кладбище было спланировано как город с улицами. Названия не блистали оригинальностью — Северный проезд и Южная аллея, к примеру, упирались в Западную авеню. В месте слияния на засыпанном гравием пятачке стояли скамейки — это было что-то вроде центральной площади. Но большие безмолвные викторианские склепы создавали атмосферу предпраздничного «короткого» дня, затянувшегося навеки.

— Отец говорит, все это застроят, — сказал Холодец. — Он говорит, городской совет продал кладбище какой-то крупной компании, потому что его жутко дорого содержать. За гроши продал. За пять пенсов.

— Целое кладбище? — не поверил Джонни.

— Так он сказал. — Казалось, Холодцу и самому не больно-то верится. — И вроде вышел скандал, реально.

— И тополевую рощу?

— Все-все, — сказал Холодец. — Под офисы, что ли.

Джонни оглядел кладбище. Это был единственный на много миль участок открытой местности.

— Я бы дал фунт, не меньше, — сказал он.

— Да, только ты ничего не смог бы тут построить, — сказал Холодец. — Вот в чем штука!

— А я бы и не стал ничего строить. Я бы заплатил им фунт, просто чтобы все осталось как есть.

— Да, — рассудительно промолвил Холодец, — но людям нужно где-то работать. Нам Нужны Рабочие Места.

— Здешние жильцы не порадовались бы, — сказал Джонни. — Если б узнали.

— Их, наверное, куда-нибудь перевезут, — сказал Холодец. — А то потом газон будет не вскопать.

Джонни поглядел на ближайший склеп (один из тех, что походили на мраморные сараи) и прочел бронзовые буквы на двери:

ОЛДЕРМЕН ТОМАС БОУЛЕР

1822–1906

Pro Bono Publico

На камне был (наверное) вырезан портрет самого Олдермена. Почтенный муж глубокомысленно смотрел куда-то вдаль, словно тоже ломал голову над тем, что же значит «Рrо Воnо Publico».

— Вот кто наверняка зол как черт, — сказал Джонни.

Он на мгновение замешкался, а потом поднялся по двум разбитым ступенькам к металлической двери и постучал. Зачем — навеки останется для него тайной.

— Эй, ты чего! — зашипел Холодец. — Вдруг он там таится-таится да как выскочит!

И вообще, — он понизил голос, — приличные люди не якшаются с покойниками. По ящику говорили, от таких разговорчиков до сатанизма — один шаг.

— Мура, — отмахнулся Джонни. Он постучал еще раз.

И дверь открылась.

Олдермен Томас Боулер, моргая от яркого солнечного света, сердито воззрился на посетителя.

— Ну? — спросил он.

Джонни развернулся и кинулся наутек.

Холодец догнал его на середине Северного проезда. Вообще-то Холодец, мягко говоря, со спортом не дружил, поэтому скорость, с какой он припустил вдогонку за Джонни, удивила бы многих его знакомых.

— Ты чего? Что за дела? — пропыхтел он.

— А ты не видел? — пропыхтел в ответ Джонни.

— Ничего я не видел!

— Дверь открылась!

— Ни фига!

— Нет, открылась!

Холодец притормозил.

— Нет, не открывалась, — пробурчал он. — Эти двери вообще не открываются, я сам смотрел. На них на всех амбарные замки.

— Чтобы туда не лазили или чтоб оттуда не вылезали? — полюбопытствовал Джонни.

На лице Холодца промелькнула паника (лицо было не маленькое, так что на самом деле она не столько промелькнула, сколько пробежала по Холодцовой физиономии, и даже это удалось ей не сразу). Потом он опять сорвался с места.

— Ты это нарочно! — выкрикивал он на бегу. — Не буду якшаться с нечистой силой! Домой пойду!

Он свернул за угол, на Восточную улицу, и рванул к главным воротам.

Джонни сбавил скорость.