до присутствующих на Совете капитан фрегата «Дмитрий Донской» Кубарев Андрей Леонтьевич.

— И я за высадку, было бы несоответствием славе Андреевского флага уйти несолоно хлебавши. Ищем безлюдную местность и… — Спиридов не успел закончить, как на палубе поднялся шум.

— Что случилось? — Григорий Андреевич первым успел выбежать из тесной кают-компании, где проходил Совет.

— Ваш высокбродь! — выкрикнул матрос, первым попавшийся на пути капитана. — Так лодки к нам плывут с два десятка, не меньш.

Спиридов подошел к правому борту и вгляделся в зрительную трубу. Впрочем, оптика была и не столь необходима: ходко и целенаправленно ко всем трем кораблям приближались лодки, частью похожие на плоты, но имеющие небольшие бортики по бокам. А на этих плавательных средствах были люди. Три-четыре человека на каждом плоту [здесь и далее описание частично взято из доклада Дж. Кука — первооткрывателя Гавайев].

— Как думаете, Григорий Андреевич, чего хотят? Торговать али умыслили захватить наши корабли? — улыбаясь своей шутке про «захватить», спросил подошедший Андрей Леонтьевич Кубарев.

— Любопытство, Андрей Леонтьевич, может, и самое сильное чувство, что толкает человека на свершения, — выразил философскую мысль командующий.

— И не поспоришь, Григорий Андреевич, — задумчиво ответил Кубарев и вновь достал свою зрительную трубу.

Плавательные средства аборигенов приближались, по правым бортам трех кораблей солдаты уже взяли наизготовку немногочисленные штуцера, иные заряжали фузеи. Туземцы были пусть и вооружены примитивно, но кому хочется за здорово живешь получать стрелу в свое тело. Иная цивилизация, иные люди… Нужно быть готовым к любым сюрпризам.

Плоты остановились каждый в четверть версты от кораблей, и аборигены устроили представление. Кто-то выкрикивал на языке с множеством гласных букв и с не выговариваемыми словами, были и те, что начали исполнять некие танцы. Обескураженность русских матросов и офицеров, как и непонятные для русского человека эмоции аборигенов, разрядил апломб одного из толстеньких туземцев, который так закружил в своем танце, что с грохотом, нелепо раскинув руки, рухнул в воду. Разразился смех. Смеялись на русских кораблях, искрометно, чуть ли не до слез, хохотали туземцы.

Чистый незамутненный смех, вызванный понятным для многих юмором, — это то, что открывает человека, делает его безопасным в глазах окружения, пробивает стену непонимания. Так и случилось, после чего и началась торговля.

Григорий Андреевич Спиридов пожелал даже выписать премию в виде штофа водки молодому мужчине, что находился на его корабле и был прикомандирован к эскадре из Калифорнии. Командующего сильно впечатлило то, как жестами, мимикой, выкриками и Бог еще знает чем этот лингвист быстро находил общий язык с аборигенами. Рядом с языковедом-недоучкой Матвеем Никифоровичем Початаевым был молоденький парнишка из индейцев, который споро что-то записывал в своих сшитых ниткой листах. Да чем писал! Самопишушейся палочкой!

— Григорий Андреевич, стеклянные бусы они берут, но цену хорошую называть не хотят, это для них непрактично, тут что-то иное нужно, — после минут сорока криков, оров и «танцев с бубнами» в общении с туземцами Матвей Никифорович обратился к командующему.

— Что предлагаете? — поинтересовался Спиридов.

— Прошу меня простить, господин командующий, я могу постараться объяснить местным, но не могу знать, какие товары можно предложить и что именно потребно туземцам, — ответил Початаев.

На самом деле, он вполне мог сказать, что предлагать, но осторожный Матвей, купеческий сын, не оправдавший надежд отца на коммерцию, придерживался принципа, что решение принимать должен вышестоящий по положению. Задача же Матвея Никифоровича в том, чтобы подтолкнуть начальство к нужному решению.

— Господин капитан первого ранга, у них нет ничего железного, а наконечники копий то ли из камня, то ли из вулканической лавы, я не силен в этом, — Початаев замолчал, целиком отдавая Спиридову прерогативу выдвинуть идею о продаже железа.

— А вы плут, Матвей! — капитан разгадал каверзу лингвиста, одного из пяти гражданских человек на корабле. — Делайте, что должно!

Командующий не позволил бы так юлить и составлять словестные кружева ни одному из офицеров. Но то, что было не позволено флотскому, допустимо для гражданского.

И тут аборигены увидели железную скобу и гвоздь. На ближайшем к флагману плоту началась суета, и аборигены разразились криками и жестами, призывающими передать железный предмет.

Через десять минут два плота с одним лишь гвоздем на борту отправились обратно. В какой-то момент Матвей Никифорович даже подумал, что туземцы просто забрали гвоздь себе в дар, но, имея опыт общения с индейцами Калифорнии, отринул такие нелестные мысли о местных жителях. Початаев видел, что люди, лишенные влияния и европейской, и азиатской цивилизаций, более открыты. Они часто ведут себя, словно дети, имеющие очень скудные навыки обмана и коварства.

Через четыре часа, когда иные плоты уже сторговались и на русских кораблях появилось немалое количество каких-то фруктов, что так вкусно ели аборигены на своих плотах, демонстрируя съедобность оных, прибыли и те туземцы, что ранее удрали с железным гвоздем. Под удивлённые и даже восхищенные возгласы матросов, да и офицеров так же, на корабль подымали тушки кабанов, каких-то птиц и огромной рыбины.

Такой разменный курс для одного лишь гвоздя всем понравился. Если бы не решение отправиться дальше обследовать острова, то пару таких обменов неминуемо бы провели. Спиридов принял решение: высаживаться обязательно на крупном, может, и самом крупном острове, но постараться сделать это там, где визуально не будет поблизости аборигенов. Укрепления, какие успеется оборудовать под прикрытием артиллерии кораблей, будут способствовать началу русского присутствия на Гавайях.

*………*………*

Москва. Кремль.

11 декабря 1750 года

Елизавета Петровна — императрица Российская проснулась сегодня довольно рано, в полдень. Верный и любимый Ванечка Шувалов спозаранку, аж в десять часов, ускакал в свой университет. Ивану Ивановичу приходилось часто бывать на месте строительства, его статус помогал ускорять процессы.

Когда только рассматривался проект Московского университета, предполагали расположить его в здании Главной аптеки, где некогда был Земский приказ. Вот только цесаревич настаивал, чтобы университет не был ограничен помещениями не самого подходящего строения для главного учебного заведения империи. Поэтому строился еще и немалый корпус будущего университета, денег на который дал и сам цесаревич, и Никита Демидов, который к тому же обязался снабдить строительным материалом нанятые артели [в реальной истории Никита Акинфеевич Демидов действительно сильно помог строительными материалами].

Уже определены и будущие студенты, которым предстоит 12 января 1751 года [в реальной истории открытие университета было позже, в 1755 году также 12 января по юлианскому календарю]. Уже был отозван из Мануфактур-коллегии Алексей Михайлович Аргамаков, которому и предстояло стать первым директором университета [в реальной истории так же получил эту должность]. Он же готовил к обучению первых студентов, которых было аж шестьдесят семь человек [в реальной истории в 1755 году — 100 человек, а некоторое время спустя и того меньше].

Елизавету, безусловно, заботила тема с открытием университета. В конце концов, это статус державы. Да и Ваня так увлечен проектом, что заразил им государыню.

Однако сегодня было даже хорошо, что Иван уехал. Елизавета старалась оградить фаворита от всякого рода внутренних интриг. Иван Иванович получал от неё не только любовь женщины, но и нерастраченную материнскую. А мать всегда опекает своего сына и старается не втягивать его в стрессовые ситуации. Особенно это стало актуально, когда попал в немилость цесаревич, ранее также испытывающий на себе толику материнской любви от тетушки, что нынче дарована Ивану Шувалову.

Императрица потребовала нового доклада от главы Тайной канцелярии Александра Ивановича Шувалова, и тот последовал за государыней в Москву. Ранее Елизавета Петровна просила канцлера Бестужева подготовить свой доклад о деятельности цесаревича, чтобы выслушать другую сторону, конкурирующую. Не глупа была императрица и понимала, что Шуваловы в своих атаках на наследника могли многое приукрасить или многое умолчать, а канцлер должен был помочь составить целостную картину. Только Алексей Петрович застрял на переговорах с османами.

— Ну, Александр Иванович, говорите уже, что удалось сделать, — обратилась Елизавета, жестом приглашая Шувалова присесть.

Александр Шувалов знал, что вопреки обыкновению, государыня решила получать информацию со всех источников, выслушивая множество мнений и личных выводов. Намечалась тенденция быть более благосклонной к наследнику, найти доводы к тому, чтобы полностью его