Программа перестройки, под флагом которой разрушалась советская система, полностью реализована. Был объявлен демонтаж коммунизма – и от него остался один Геннадий Андреевич. Предполагалось построить открытую рыночную экономику – в основном она построена, мы стали частью глобального рынка. Предполагалось, покончив с особым путем, вернуться в мейнстрим, на общечеловеческий путь развития – и вот мы уже у дверей.

Но когда мы явились с правильными документами – открытые, рыночные, демократичные, – оказалось, что в этом качестве мы никому не нужны на европейском празднике жизни. Сгоряча заговорили даже о русофобии, но едва ли это так. Нас не любят, потому что мы не предлагаем ничего конкретного и позитивного, за что нас можно было бы любить. Мы просто заявили, что намерены стать такими же, как все, разве что чуточку сувереннее. И поэтому не готовы соблюдать все правила западного распорядка…

Кроме того, вернувшись на общечеловеческий путь, мы обнаружили, что тот самый мейнстрим, связанный с глобализацией и открытой экономикой, вверг эту экономику в фундаментальный кризис. Уже начинают говорить, что он не только сопоставим, но и серьезнее Великой депрессии, такого масштаба и скорости крушения столпов рыночной экономики 1929-й не знал. На глазах рухнула вся система крупнейших американских инвестбанков, кризис распространяется на банки Европы. Утром мы узнали об этих проблемах из Интернета, а к обеду выяснилось, что теперь они и наши тоже.

При этом в происходящих процессах все более проступают некоторые черты того хозяйственного механизма, который мы безуспешно строили и успешно доломали. Идет национализация крупнейших компаний, беспрецедентная по масштабам и скорости. Выяснилось, что банковская система является такой важной частью государства, что перед лицом ее проблем все разговоры о предпринимательстве и частной инициативе следует прекратить. Мы постарались было забыть – как оказалось, напрасно – недавние корпоративные скандалы, когда публичные корпорации, витрины капитализма, оказались вместилищем махинаций, коррупции и прочих управленческих пороков. Государственное вмешательство социалистических масштабов последовало незамедлительно.

Самое время припомнить стремительный рост популярности корпоративных систем управления по показателям типа BSC и KPI вполне в духе ранних госплановских методик.

Российские сторонники укрепления института частной собственности рукоплесканиями встретили декабрьскую 2007 года редакцию ФЗ «Об инвестиционных фондах», выстроилась огромная очередь управляющих компаний на регистрацию. А теперь давайте непредвзято вчитаемся в п. 2 статьи 11 главы III этого закона, списанного с западных образцов:

Мы твердо убеждены, что возвратились на магистральный путь «развития частной собственности», в то время как реальный мейнстрим давно движется в противоположном направлении, заметно ускоряясь в кризисах.

Столпы рыночных реформ в России сказали и сделали все, что могли. Пришло время, отложив на будущее оценку их усилий, достижений и ошибок, начать с чистого листа, взглянуть на себя и вокруг открытыми глазами.

Близок капиталистический конец света. Пять крупнейших американских инвестбанков испарились за считанные дни, а их коммерческие собратья подвергаются огосударствлению в масштабах, и не снившихся большевикам. На самом западном Западе государство стало центральным игроком рынка и бодро превращается в играющего тренера. Вывод политиков однозначен: капитализму в старом понимании пришел конец, идеология рынка похоронена. Президент Франции Николя Саркози с трибуны председателя Евросоюза громогласно заявил: «Идеология диктатуры рынка и бессилия государств мертва, финансовый кризис положил ей конец». «Необходима новая форма капитализма, основанная на ценностях, которые ставят финансы на службу бизнесу и гражданам, а не наоборот. Система должна быть полностью модернизирована, и модернизация должна быть всемирной».

Бьет час капиталистической частной собственности? Экспроприаторов национализируют?

Если строго подходить к акту именования и не украшать, не глядя, табличкой «капитализм» все заборы западнее Бреста – этот час уж лет сто как пробил[3].

Используя «капитализм» как имя конкретной теоретической модели – идеализации типа «динамической системы» либо «идеального газа», – приходится признать: типы экономики, чья суть, пусть грубо, могла быть схвачена этой абстракцией, исчезли в пламени мировых войн.

Капитализм же в обыденном понимании слова – это общество, где правят капиталисты, то бишь стальные, нефтяные, автомобильные магнаты, где пролетариат борется за свои права. Но в развитых странах Запада стальные и прочие магнаты остались лишь в художественной литературе. Последние реликты доживают свой век только у нас да в Индии. Гейтс и Баффет по роду деятельности имеют крайне мало общего с Джоном Рокфеллером. С пролетариатом дела обстоят не лучше.

Как ни крути, всевластие капитала плохо сочетается с могущественной Федеральной резервной системой, командующей банками, с Комиссией по ценным бумагам и биржам, держащей в строгости фондовый рынок. Не говоря уже о том, что сам фондовый рынок – институт по определению антикапиталистический. На фондовом рынке физические и юрлица покупают доли в собственности других и продают частицы своей. Этот мощнейший механизм как гидропушка каждодневно занят размыванием устоев частной собственности. Как следствие, почти все крупные корпорации давно уже находятся в перекрестной собственности сотен, тысяч, сотен тысяч людей и являются не частными, а публичными (слово-то какое!). Об этом у нас не принято говорить и думать, но увы – от помещения головы в песок страус не становится капиталистичнее.

Наконец, сам фондовый рынок – опять-таки лишь по инерции сохраняет это название. Те, для кого «рынок» всюду, где торгуют или меняются, не отличат колхозный базар от обмена верительными грамотами. Ну с них и взятки гладки. Но если придавать словам хоть какой-то смысл, придется вспомнить, что среди аксиом неоклассики – представления об однородности, равнокачественности товаров на рынке, о том, что у всех покупателей есть бесплатная, мгновенная и полная ценовая информация. Представьте, что останется от этой модели, если каждому покупателю плеера придется по дороге к кассе глубоко изучить постановку управления качеством на заводе-изготовителе, предпринять исследование структуры и конъюнктуры электронной промышленности?