Кажется, я присела на кухне на минутку. Все было почти готово, официанты сновали туда-сюда, вынося блюда в зал, а мне оставалось только приглядывать за поварами, чтобы не пережарили ингредиенты к заправке.

Я присела, в глазах снова потемнело. Кажется, и голова закружилась. Я почувствовала, как падаю, словно во сне, но только проснуться и останови падение я не могла. Все звуки слились в один сплошной гулкий шум.

А потом я вдруг вынырнула из этого состояния, словно меня кто выдернул из затягивающего водоворота, и увидела перед собой этого… Грегори.

Увидела и… проросла знаниями о том, кто я, кто он и что происходит.

Вот так запросто, словно кто-то в мою голову вложил все-все до последней крупицы, что составляло чью-то чужую жизнь.

Впрочем, почему же чью-то. Мою.

Мою новую жизнь, ведь отныне я не Мария Викторовна Степанова, успешный шеф-повар гламурного ресторана, а Мари Лино, хозяйка крохотной таверны.

Красивая, молодая, но совершенно глупая пустышка Мари, которая, впрочем, неплохо вела свои дела. Ровно до тех пор, пока в ее жизни не появился этот Грегори.

Таверна стояла на очень хорошем месте, на перекрестке дорог почти в центре городка, и приносила неплохой доход, у Мари были и слуги, и повара, а она лишь считала денежки.

Грегори был одним из местных красавцев. Все знали его мать — склочную, высокомерную старуху, расчетливую и жадную. А сам Грегори давненько жил не здесь, а в столице. Поговаривали, что там он обучался всяким премудростям, вроде как врачом хотел стать. Дело хорошее, благородное; да только сам Грегори таковым не был.

Яблоко от яблони падает недалеко.

Он был сын своей матери, такой же хитрый и расчетливый.

Вернувшись из столицы, важный, разодетый как граф, он горделиво вышагивал по улицам родного городка, задрав нос. Ладный, пригожий, он легко нравился девушкам, но жениться ни на одной не спешил. Местный лендлорд не стал бы родниться с новоявленным ученым врачом, а дочери кожевенников, фермеров и прочих ремесленников Грегори не интересовали.

Мари он увидел на ярмарке, когда та покупала новую посуду в свою таверну.

Ах, как подвела ее красота! Молодой человек, который высокомерно велел называть себя не иначе как лорд Грегори, и не посмотрел бы на хозяйку таверны, если б она была стара или просто дурна собой.

Но бойкая юная Мари, с ее рыжевато-золотистыми кудрявыми волосами, с зелеными глазами, с румяными щеками, с кожей, белее, чем сметана, привлекла его внимание, и он вцепился в нее как клещ.

Наверное, в первые дни Грегори испытывал к милой Мари какое-то подобие влюбленности или страсти. Но очень и очень недолго.

Собственно, он и являлся причиной того, что некогда процветающее дело Мари потерпело крах.

А сама она постепенно осталась без слуг — платить-то им стало нечем, — без поваров, без новых ярких платьев и здорово поиздержалась. Принимать ухаживания такого важного господина, как лорд Грегори, оказалось делом очень дорогим. Грегори то и дело капризничал, обижался, и прощал свою пассию только после поднесения очередного подарка.

Иногда он начинал рассуждать о браке, прикидывая так и этак, на ком же ему жениться, ведь предложений породниться куча! И Мари, замирая от отчаяния и любви, боясь потерять своего возлюбленного, отказывалась от покупки сыров, молока, зелени для таверны. Она брала свои деньги и покупала Грегори какую-нибудь дорогую безделушку или новую сорочку.

И он, так и быть, прощал ее.

Ее супы становились все жиже, все бледнее. Масла-то в них давно никто не клал!

Грегори разливался соловьем о счастливой совместной жизни и говорил, что из столицы вот-вот прибудут его вещи, и среди прочих — сундучок, полный золота. Это золото Грегори обещал вложить в общее дело, в таверну.

— Эх, и заживем! — говорил Грегори, довольно вертясь перед зеркалом в дорогой обновке, что купила ему Мари.

Скоро Мари стало в тягость содержать любимого. Она похудела, обносилась, потускнела — себе-то она не так много покупала! А Грегори все не делал ей предложения.

Его речи были все так же заманчивы и полны розовых грез, и Мари ужасно хотела, чтоб все сбылось как можно скорее.

А потому решилась на отчаянный шаг. Она отдалась Грегори, когда он вечером зашел к ней по обыкновению и снова завел разговор о счастливой семейной жизни.

Но ночь любви обернулась ужасом.

Для начала, Грегори оказался жестоким и ужасным любовником.

Мари прокричала всю ночь, истерзанная его бесцеремонными руками. Меж ног у нее все горело, потому что Грегори не особо заботился о том, чтобы доставить ей удовольствие и возбудить девушку, чтоб не травмировать ее. Он делал свое дело быстро, молча, и иногда Мари кусала до крови губы, чтоб не кричать, так страшно ей было.

Грегори, мучая ее, довольно хрипел, а глаза его сверкали совершенно ненормальным блеском.

Он знал, что ей больно и страшно, но это его не останавливало. Он зажимал ладонью ей рот и тихо, страшно смеялся, продолжая ее терзать и мучить.

После этой ночи, поутру, Мари даже не слышала, как он ушел. Пролежала три дня в беспамятстве, потрясенная и истерзанная. А Грегори больше не появлялся.

И вот, в день, когда нечем было заплатить мельнику, чтоб купить хоть немного муки для выпечки, Мари, хоть и со страхом, послала посыльного к Грегори, чтоб попросит денег. Хотя б в долг.

Посыльный вернулся без денег, а позже пришел сам Грегори, но лишь затем, чтоб унизить и наговорить пакостей.

Я тогда поняла — точнее, поняла Мари, — что насиловал он ее из мести. За то, что так долго берегла свою честь. Глупая Мари не хотела расставаться с главным своим сокровищем, а Грегори, говорят, с кем-то поспорил на деньги, что окрутит эту дурочку в неделю.

Но шли месяца, а Мари не сдавалась. Грегори проиграл круглую сумму; и потому был так жесток и груб с Мари, когда она, наконец, решилась.

Кажется, это знание и прикончило бедняжку.

«Еще бы, — подумала я, перебирая в памяти все эти осколки