— Прав ты! — с восхищением произнес Кузьма. — У тебя аналитический склад ума. А как ты думаешь, они расскажут?

— Посмотрим… — с достоинством ответил опытный спасатель.

Пижоны уже поджидали их на станции. Рудаков выдать вещи отказался. Он велел им прийти вечером, после работы.

— Может быть, и договоримся.

— Спасибо, друг, в обиде не останешься, — проникновенно заверили его парни. И потом долго трясли правую руку Рудакова.

Первый рабочий день на станции кончился. Кузьма был в восторге от новой работы, от новых друзей. К вечеру он был настолько переполнен впечатлениями, что совсем забыл о двух пижонах-неудачниках. Напомнил о них сам Рудаков.

— Ну, ты как? — спросил он. — Подождешь со мной потерпевших?

— Могу, — Кузьма пожал плечами, — только пользы от меня не много будет. Не умею я с такими. У меня от них это… зубы начинают болеть.

— Так ты, значит, устраняешься? — разочарованно спросил Игорь.

— Да уж не знаю, как быть… Если очень нужно, то, конечно, могу.

— Тогда давай ждать, — обрадовался Рудаков, — а потом, если хочешь, на старушек посмотрим. Это доставит тебе удовольствие.

— А что это за старушки, на которых можно посмотреть? — заинтересовался Кузьма.

— Завтра день поминовения усопших, — начал Рудаков, — и вот сегодня божьи старушки собираются у церкви. Когда их набирается около батальона, они начинают митинговать. После митинга они достают огромные свечи и зажигают их от какого-то угодника. Потом строятся поротно и идут на кладбище. Там они ставят свечи на могилы и расходятся, но уже не организованно. А так как кладбище находится на крутом берегу, то зрелище это очень внушительное и заманчивое. — Рудаков умолк и затянулся сигаретой.

— Не понимаю, чего ты остришь? Обычай очень красивый.

— Религия — опиум для народа, — безапелляционно заявил Игорь.

— Ну, уж к боту это не имеет никакого отношения. — Кузьма улыбнулся. — Просто дань памяти усопших.

— Да ладно тебе, — Рудаков отчаянно махнул рукой, — шибко ты правильный. Пусть будет по-твоему, согласен…

— Однако пижоны не спешат.

— Пижон — всегда пижон, — изрек Рудаков и посмотрел на часы.

Шел уже десятый час вечера. Солнце только что скрылось за морем. Воздух загустел и стал прозрачным. Здания санаториев и пионерских лагерей проступили отчетливее и ближе. Их белые стены собирали из воздуха остатки солнечного света и дышали серебряным маревом. Сверху, с набережной, до спасательной доносился загадочный женский смех. На всех курортах мира по вечерам, в сиреневых или зеленых сумерках женщины смеются загадочно и маняще…

Рудаков начал томиться. Его уши трепетали и ловили женские голоса. Глаза стали тоскливыми. Уже пришел ночной дежурный — боцман Гарри Васильевич. Уже он познакомился с Кузьмой и предложил ему партию в шахматы. В молодости боцман был чемпионом Черноморского флота по боксу в тяжелом весе. Чемпионом по шахматам он никогда не был, но это не мешало ему выиграть на десятом ходу. Кузьма обозлился и в следующей партии поставил мат на пятом ходу. Оба остались чрезвычайно довольны друг другом.

А Рудаков томился.

— А не пора ли нам? — со свойственным ему глубокомыслием заявил он.

Кузьма развел руками. В это время на станцию пришла женщина. Рудаков преобразился. Он даже посвежел с лица. У женщины были воспаленные веки и покрасневший нос. Она прижимала к лицу мокрый платочек. Кузьма предложил женщине сесть, а она громко зарыдала. Кузьма смутился и отошел в сторону. К рыдающей женщине подошел Гарри Васильевич и ласково спросил:

— Вы, может быть, что-нибудь потеряли? Вы успокойтесь и расскажите нам все, а мы вас утешим по мере наших сил. — И боцман расправил свои могучие, слегка оплывшие плечи.

Женщина зарыдала еще безутешнее, но все же заговорила:

— Я уже не знаю, что и делать… Я совсем с ног сбилась. Его нигде нет. Я и в милицию заявляла. Я всех знакомых расспросила. Нигде, нигде его нет. Бедный ребенок…

— А когда его видели в последний раз? — сочувственно спросил боцман.

— Вчера, — всхлипывая, ответила женщина, — вчера его видела на пляже наша соседка. Он, говорит, сидел на песке со своими дружками и играл в карты. Возле него стоял какой-то заграничный приемник и играл на весь берег. Какой приемник, я и сама не знаю. Никакого приемника я ему не покупала.

— А сколько лет вашему ребенку? — спросил Кузьма.

— Восемнадцать, — ответила женщина и зарыдала с новой силой. — Он только и успел школу закончить…

— Какие штаны на нем были? — без обиняков спросил Рудаков.

Женщина утерлась платочком.

— Я ему три дня назад шортики сшила. Такие красивые, из японского кожзаменителя. Вот он в них и пошел. Еще на нем рубашечка была белая силоновая…

— Не расстраивайтесь, — сказал Рудаков. — Ваш ребенок не пропал, не утонул. Просто загуляло дите.

— Ага! — радостно подтвердил Кузьма. — Дите пошло на волю, в пампасы. Мы его сегодня видели.

Женщина не донесла платочка до носа.

— Неужели он?!! Светленький такой, с проборчиком…

— Он и есть, — заверил ее Рудаков, — только пробора уже нет. Смылся пробор. Он сегодня с приятелем на водном велосипеде перевернулся. Со всей радиотехникой.

— Когда это было? — внезапно успокоившись, спросила женщина.

— Да часа примерно в два…

Женщина совершенно преобразилась. Она спрятала платок, посидела некоторое время в глубокой задумчивости и неожиданно разразилась бранью:

— Ах, он мерзавец! Мать здесь с ума сходит, по милициям бегает, а он с дружками на велосипедах разъезжает. Развлекается, видите ли. Ну, пусть он, подлец, только заявится домой!.. Я ему покажу! Я ему покажу и как с дружками шляться, и как дома не ночевать, и как на велосипедах кувыркаться. Я ему все покажу…

Она долго извинялась. Потом ушла. На станции некоторое время пахло ее духами и слезами.

— Ничего себе ребеночек… — только и сказал Рудаков. — Пойдем, Кузьма, ужинать, а потом к старушкам. Ждать уже бесполезно. — Он протянул боцману руку. — Спокойной ночи, Гарри Васильевич. Если меня будет спрашивать какой-нибудь ребенок в коротеньких штанишках, скажи, пусть приходит завтра.

— А куда ты дел ихний скарб? — спросил по дороге Кузьма.

— Их барахлишко я в водолазке в ящик под кислородные баллоны запихнул. Место надежное. А бумажник с собой. Тоже как в сберкассе…

— Откуда мы старушек будем наблюдать? — поинтересовался Кузьма.

— Пристроимся где-нибудь в сторонке. Хорошо бы вместе с ними на кладбище сходить.

— И не думай, — решительно возразил Кузьма. — Будет скандал. Большой скандал может получиться.

— Да брось ты… В темноте все равно не видно. Возьмем в руки по свечке и тихим шагом… В толпе никто не разберется!

* * *

Всю дорогу Кузьму мучили всевозможные предчувствия:

— Лженерон, Лжедмитрий и две лжестарушки.

— Ты что, трусишь? — подначивал его Рудаков. Старушек испугался?

— Не