узнали за несколько месяцев до Отключения Электричества. Он объявил всему миру, что наш город станет его следующим завоеванием, хотя мой отец всегда смеялся над этой идеей.

"Бо-Линь и его армия никогда не возьмут Город", — настаивал отец, когда мы все собрались у семейного телевизора всего несколько недель назад.

И все же он был здесь, в нашей стране, в нашем городе и в нашем доме.

Лицо Бо-Лина всегда приводило меня в замешательство. Отчасти угрожающий, отчасти вызывающий, он был совершенно устрашающим. Ничто в его чертах ничего не выдавало. Его рот постоянно был сжат в аккуратную линию, которая никогда не улыбалась и не ухмылялась. А глаза были пустыми, как будто ничто из того, что он видел, не было новым или интересным для него. Я была уверена, что он, должно быть, карикатура. Поскольку никто не мог быть настолько обезличено бесчеловечным, как Бо-Лин.

"Мой муж", — запротестовала мать.

"Твой муж — мой пленник", — объявил Бо-Лин, и последнее слово взорвало его торжеством. "Пленник, которого я убью, без сомнения. Но я не мог позволить ему покинуть этот мир, не повидавшись в последний раз со своей семьей."

Бо-Лин широко развел руками, в уголках его рта образовалась зловещая складка. Он начал двигаться к нам. Я инстинктивно оттолкнул Луку за спину, подальше от Бо-Лина. Он, конечно, заметил. Вскоре внимание Бо-Лина переключилось на меня, в его глазах появилось озадаченное выражение. Он изучал меня, казалось, целую вечность, хотя я не знаю, что именно во мне пробудило его интерес.

"Варвара, Варвара, Варвара", — пропел мое имя Бо-Лин. "Я много чего слышал о тебе, Варвара".

Мне не понравился тон, с которым он произнес мое имя.

"Они говорят о тебе с таким большим уважением", — продолжил он. "Твои учителя говорят мне, что ты намного взрослее своих лет. Яростный боец и страж, как я вижу здесь".

Бо-Лин придвинулся ближе, так близко, что я почувствовала его дыхание на себе, когда он говорил. Я вздрогнула, его сущность вызывала у меня отвращение до глубины души.

Его глаза сканировали меня. Я была покрыта черной сажей, моих туфель давно не было, а от моего некогда канареечно-желтого платья остались лишь лохмотья, прикрывающие мое тело. На лице запеклась кровь из раны над левой бровью, а в волосах застряла бетонная пыль. Я выглядел далеко не лучшим образом, и все же во мне было что-то такое, что привлекло внимание Бо-Лина.

"Ты мне нравишься, Варвара", — его голос был пропитан слизью. "Мне нравятся сильные и упёртые, вот почему я оставлю тебя в живых. Однако твой отец…"

Слова Бо-Лина повисли в воздухе, когда он повернулся к моему отцу, его жалкое тело сгорбилось в кресле. Двое охранников поставили его на ноги, поскольку у него не хватало сил держаться на ногах, и подтащили к Бо-Лину.

Я с трудом мог разглядеть лицо отца, его волосы цвета темного меда падали на глаза, когда он склонил голову к полу. Он был избит. Но они, должно быть, выдали ему чистую одежду, потому что его брюки и черная рубашка были безупречно чистыми, от накрахмаленного воротничка и манжет рубашки до безупречно отглаженной складки на брюках. Даже его ботинки сияли.

В целом, отец выглядел как обычно, но в глубине души я видел, что он был сломанной тенью своего прежнего "я". Мне захотелось обнять его и сказать, что я люблю его, в последний раз, прежде чем Бо-Лин выполнит свое обещание. Я подавила слезы, когда до меня дошла окончательность этой ситуации.

Это был бы последний раз, когда я видел своего отца живым; последний раз, когда мы когда-либо были бы семьей.

Рыдания моей матери стали громче, угрожая перерасти в полномасштабную истерику. Ее тело сотрясалось и только страх, и паника мешали ей двигаться. Она отчаянно пыталась поймать взгляд моего отца, желая сказать ему, что все будет хорошо, но он так и не поднял глаз. В эти последние мгновения, проведенные вместе, все, что у нас осталось бы, — это воспоминания о том, как выглядел мой отец, что могло бы стать благословением. Я бы предпочла запомнить его таким, каким он был до Отключения: высоким, рослым мужчиной, который бесконечно улыбался и горячо любил свою семью. Если бы отец поднял голову, если бы я увидела его таким, последний образ моего кумира навсегда запечатлелся бы в моей памяти. Был бы у него синяк под глазом, окровавленные щеки и следы слез на лице? Была бы у него разбита губа? Был бы его дух так же сломлен, как и тело? Я не хотел думать о нем так. Для меня он был моим отцом, а не военнопленным.

Лука попытался обойти меня, но я оттолкнула его, несмотря на его молчаливые протесты. Он не должен был видеть отца таким. По крайней мере, я могла защитить его от этого. Мать повернулась спиной к отцу, и внезапная ненависть к ней обожгла мое тело. Она повернулась спиной. Ее глаза встретились с моими, и я заметил, что они были пустыми — лишенными эмоций. Я знала, что она вот-вот потеряет любовь всей своей жизни, но она должна была быть сильной. Сильной ради отца больше, чем ради Луки и меня. Он не мог умереть, зная, что она напугана.

"Нам продолжать?" Бо-Лин обратился к командиру. "Вы останетесь и присмотрите за госпожой Боголюбовой?"

Мама покачала головой и побежала к двери, нетерпеливо ожидая, когда кто-нибудь освободит ее от этого кошмара.

"Варвара?" Спросил Бо-Лин.

Я кивнула. Я бы осталась. Я просто надеялась, что у Луки не будет выбора.

Его не было. Он последовал за матерью из комнаты.

Дверь со щелчком закрылась, и я оказался в комнате только с Бо-Линем, его командиром и моим отцом. Я ненавидела себя за то, что была самым слабым человеком, но я пыталась убедить себя, что я сильнее. Мои плечи расправились, голова была поднялась ещё выше и взгляд был полон ярости, когда я наблюдал, как Бо-Лин забирает пистолет у Командира.

"Подожди", — мой голос предал разум. "Минутку".

Бо-Лин наблюдал, как я приблизился к отцу и опустился на колени рядом с ним, закрыв глаза и пытаясь вспомнить, каким он был. Я мягко положила руку ему на плечо, не желая причинять ему боль еще большую, чем ему уже причинили. Я попыталась обрести внутреннее спокойствие и, стараясь говорить тихо, прошептала:

"Я люблю тебя", — начал я с правды. "Мне жаль, что я не смогла защитить тебя так, как ты защищал нас. Поверь мне, когда я говорю тебе,