это сделать и не жалеть электрических киловатт-часов. Нам, гляциологам, приходится пользоваться такой техникой куда чаще, чем хотелось бы, это грозит невесть какими неприятностями в будущем, но лично у меня, покамест, даже не начала вылезать шерсть на морде.

Я весь обратился в зрение, оставив совсем небольшое количество ресурсов слуху и обонянию: такому приему нас учили, кажется, на выпускном, четвертом, курсе бакалавриата. Зрение, в свою очередь, было обращено на экран второго счетника. По экрану медленно ползла спиральная рентгенограмма Объекта.

Левая передняя, то есть, верхняя, лапа моя была занесена над большой красной кнопкой. «Считайте, товарищ Амлетссон, это традицией,» - сообщил мне по поводу размера и цвета смешливый инженер гоблинских кровей. «У нас в СССР любая важная кнопка обязательно большая и красная. Бейте по ней рукой со всей силы, не ошибетесь и не сломаете».

Красных кнопок, строго говоря, было две — эта и Красная. Первая, над которой я занес лапу прямо сейчас, предназначалась для остановки подъема Объекта, причем остановки штатной: время для таковой должно было настать или прямо сейчас, или просто очень скоро. Вторая, название которой даже произносили с заглавной буквы, требовалась для похожего процесса, сиречь остановки, но в условиях куда более критических и серьезных.

Именно поэтому красная кнопка была у всех на виду, и, в общем, легко доступна, Красная же прямо сейчас пряталась в специальном ящике, покрытом тремя рядами рунных цепочек и какими-то электронными компонентами — открыть ящик мог, в общем, только я сам, и обязан это был сделать, если что, сам же.

В мутном, силой человеческого разума, полупрозрачном, теле Объекта, появилось нечто, капитально отличающееся от просвечиваемого раньше льда. Нечто выглядело как огромная чашка, зачем-то помещенная внутрь другого объекта, еще большего. Впрочем, любовался я недолго: удар лапы по красной кнопке остановил подъем.

Перестали гудеть моторы и звенеть тросы: специальные стержни намертво заклинили Объект в нужном положении.

- Внимание, подъем завершен! - сообщил механический голос. - Снять стопорные кольца с плазменной пушки! Приготовить стержни-замедлители! Команде горных проходчиков — на выход!

Глава 1: Пиво вместо водки.

Существует масса самых разных теорий относительно того, отчего псоглавцы не любят крепкий алкоголь, отдавая предпочтение пиву.

Кто-то считает, что дело в метаболизме, частично унаследованном от собак, но это, конечно, полностью ерунда: псоглавцы — это такие же люди, только внешне немного похожие на верного и благородного спутника человека.

Некоторые другие, приверженцы многочисленных гипотез заговора, искренне полагают нас химерами. Мол, нас искусственно создали древние магенетики (примерно тогда, когда никакой генетики, ни магической, ни простой, и в заводе не имелось, а сама магия делала первые робкие шаги даже не как наука, но — практика). Дескать, именно создатели псоглавцев сыграли с ними жестокую шутку, внушив отвращение к дистиллятам (каковых тогда, конечно, тоже еще не изобрели).

Есть и другие варианты, разной степени логичности и завиральности, но основная, она же настоящая, причина — одна: нам невкусно.

Обратите внимание на строение человеческого лица в случае большинства разумных рас: оно, это строение, подразумевает некую особенность, совершенно не присущую антропокиноидам. Попросту говоря, у большинства разумных есть, размещенные строго на фронтальной плоскости лица, губы.

Губы позволяют, хотя это и не единственная их функция, быстро принимать внутрь организма разумного существа малые и даже средние объемы жидкостей, например — водку или коньяк.

У нас, псоглавцев, губ нет, во всяком случае, таких, как у других людей. Все, что прочие пьют, мы можем исключительно лакать.

Лакать водку — чудовищно неприятно, я пробовал: потому и термин «налакался», обозначающий у разумных крайнюю степень опьянения, представляется мне глупым и малоприменимым.

Вот пиво — дело совершенно другое. Пивом налакаться очень даже можно, и лично я проделываю это со всем моим удовольствием не реже одного раза в неделю: обычно это происходит вечером в пятницу.

Меня зовут Локи, и я псоглавец. Конечно, полное имя мое даже в гражданском варианте длиннее и представительнее: в миграционной карте написано «Лодур Амлетссон», но имена Лодур и Локи звучат для человеческого уха очень похоже, а фамилии тут называть не принято.

Почему миграционная карта? Я, видите ли, исландец. Родился в большой и дружной хвостатой семье на хуторе близ Рейкьявика, в тот самый год, которому американская одежная фабрика Джордаш даже посвятила отдельную модель джинсов. Это был год невероятного всплеска рождаемости, год одна тысяча девятьсот восемьдесят первый.

Семья у меня действительно большая и дружная, и почти вся живет на том самом хуторе, где родился я сам: выращивают симпатичных мохнатых пони (на продажу и шерсть) и не менее симпатичных карликовых двухголовых коров калифорнийской породы (на молоко и мясо). Я — исключение: старший сын, на образование которого хватило денег, и которому была выписана путевка в большую жизнь.

Это самое образование, по нынешним меркам великолепное, долгая работа по специальности, ученая степень в области магии низких температур и нереализованные амбиции (читай: до смерти надоело жить в окружении льда и вулканического пепла) привели меня в город Ватерфорд, Королевство Ирландия, преподавателем в местный университет.

Ватерфорд — город небольшой и неинтересный, невзирая ни на географию (самый юг королевства, чуть южнее Зеленый Остров делит Гольфстрим пополам, отсекая от него теплое Ирландское море), ни на историю (здесь некогда викинги основали первую свою постоянную базу в Ирландии), ни даже на состав населения (Ватерфорд — единственный в северной Европе город, в котором попадаются представители вообще всех человеческих рас). В Ватерфорде низкие цены на недвижимость и на молоко, высокие на топливо и мясо, средние на алкоголь, а еще в городе чудовищно скучно.

Может, именно поэтому почти все взрослое мужское население города предпочитает проводить пятницу так же, как и ваш покорный слуга, а именно — заливая зенки под телевизионный ногомяч и вялые потасовки окружающих в ближайшем баре, каждый из которых на местный манер именуется словом «паб». Конкретно наш называется смешно, но с затеей: «Полтора Поросенка»

Этот вошел с видом то ли завсегдатая, то ли хозяина немалой доли: кивнул паре местных пьяниц, проигнорировал вешалку для плащей, и, как есть, мокрый от набежавшего дождика, прошествовал к стойке. То, что по пути плащ проехался минимум по двум чужим, и, до того, сухим, спинам, гость оставил без внимания.

Я наблюдал его от выхода из уборной, поскольку, по неизжитой фермерской привычке, пошел сперва мыть лапы.

- Пива. Красного. В чистой кружке. -