Сердце ее глухо стучало, как табун жеребцов, галопом пересекающих долину. Она была не вполне довольна своим внешним видом — скромная темно‑синяя накидка и соответствующая ей незатейливая шляпка. А волосы… она опрометчиво не потрудилась зачесать наверх несколько локонов, выбившихся из прически.

Странно, однако, но этот мужчина смотрел на нее так, словно видел перед собой самое обворожительное существо на свете. Это единственный мужчина, под взглядом которого она немедленно подумала о своем нижнем белье, вполне практичном, но со вставками тончайшего авиньонского кружева тут и там, сделанными мамой. Она же на каждой вещице вышила инициалы Дженис.

— Вы явно рассчитываете на большее, нежели чашка чаю с герцогом и вдовой. — Он улыбнулся, открыв взгляду крепкие белые зубы. — Мы не получали никаких известий о прибытии гостей, однако количество чемоданов говорит о том, что вы намерены остаться здесь на несколько недель.

— Вы непозволительно дерзки! — вспыхнула Дженис. — Но да, мы приехали не на чашку чаю, а собираемся пробыть здесь месяц.

Гордо выпрямившись на сиденье, Дженис, несмотря на раздражение, которое вызывал в ней этот нахал, вдруг ощутила безумное желание дотронуться до его лица, обхватить ладонью подбородок, просто чтобы удержать эту его улыбку и любоваться ею столько, сколько захочется. Все остальное в нем ее совершенно не трогало.

— Мы здесь по приглашению вдовствующей герцогини.

— Как такое могло случиться без ведома герцога? Она что, вообразила себя королевой?

Дженис буквально потрясли его слова.

— А что, только королевы приглашают гостей?

Брошенный скептический взгляд им вовсе не обескуражил ее.

— К вашему сведению, она все ясно и понятно изложила в своем письме. — Дженис произнесла это холодно, хотя внутри у нее все кипело: что значит — «возомнила себя королевой»? — Оно в моем чемодане, и я готова показать его ответственному лицу, но уж никак не вам. И вообще: кто вы такой, скажите на милость? Фермер‑арендатор? Или один из грумов герцога?

Мужчина надменно вздернул бровь и уже открыл рот, собираясь ответить, когда Изобел, ахнув, воскликнула:

— Да это же сам герцог!

— Иззи! — похолодела Дженис.

Губы незнакомца изогнулись в довольной усмешке.

— Я и в самом деле грум, однако мои обязанности не ограничиваются конюшней. Мне поручено охранять неприкосновенность этого поместья, поэтому не трудитесь выдумывать какую‑нибудь нелепую историю, почему вам просто‑таки необходимо здесь остаться. Я достаточно таких наслушался, уверяю вас.

Насмешливый блеск в его глазах необычайно нервировал Дженис. Что его так забавляло? И даже если была тому причина, как он смел смотреть на нее подобным образом? Она все‑таки дочь маркиза, и хотя ей нечасто доводилось бахвалиться этим фактом, разве она не вправе требовать к себе по меньшей мере чуточку уважения?

Она окинула его надменным взглядом:

— Но мы не сделали ничего дурного. Вдовствующая герцогиня действительно пригласила меня погостить, и я могу это доказать. А вы самый дерзкий, непочтительный, — «и обворожительный», — грум из всех, кого я когда‑либо встречала…

— Полагаю, ваш кучер ушел вперед с лошадьми, — спокойно перебил ее грум. — Эту дорогу содержат в безукоризненном порядке, так что здесь ней нет никаких рытвин или выбоин. Признавайтесь, которая из вас придумала этот трюк? Или это проделка вашего кучера? Письмо достаточно легко сбросить со счетов — кругом полно умельцев подделывать документы, — но сломанное колесо дает дополнительный шанс задержаться до тех пор, пока историю с письмом подвергают проверке. Замысловато‑усложненная уловка, леди.

— Здесь нет никакой уловки, — горячо возразила Дженис, но ей трудно было продолжать на него сердиться.

Его же глаза тем временем наполнились бурным восхищением. Или, возможно, он против собственной воли почувствовал к ней уважение, но уважение совсем не того рода, к которому она привыкла, не то формальное показное почтение, которое ей обычно оказывали поклонники, слуги и вообще окружающие как падчерице маркиза.

Его уважение больше походило на то, которое она заслужила в детстве у своего старого друга Дикона. Когда ей было восемь лет, а ему девять, она умела балансировать на одной ноге гораздо дольше, чем он. И этот мужчина смотрел на нее точно так же, как будто она обладала особым талантом, неким мастерством, неповторимой сноровкой.

Но ведь так оно и есть, подумала Дженис: у нее действительно множество всяческих талантов и достоинств.

Это была важная и чудесная мысль — такие не посещали ее уже очень давно, — и уверенность девушки в себе значительно окрепла.

— Хотелось бы понять, что за шутку вы затеяли, любезный. Я леди Дженис Шервуд, а это моя камеристка, мисс Изобел Дженкинз.

— Из бродячего цирка Дженкинзов, — вставила Иззи с гордостью.

Грум удивленно приподнял бровь, но Дженис даже не подумала объяснить. Изобел никогда не упускала возможности напомнить о своих родичах и их необычном образе жизни, и никто не смел упрекнуть ее за это.

— Вы глубоко заблуждаетесь, предполагая, что мы оказались здесь под вымышленным предлогом и заранее спланировали это небольшое происшествие, — обвинительным тоном заявила Дженис, а он лишь лениво оперся о дверцу кареты, по‑видимому, ничуть не тронутый ее гневными словами. — Не будь я так взволнована известием о недомогании вдовствующей герцогини, после того как мы едва не разбились в этой карете, обиделась бы еще больше. Кстати, вы до сих пор не представились.

— Люк Каллахан к вашим услугам. Спасибо, что поинтересовались. Вы первая из потаскушек, что набивались в гости к герцогу за те шесть недель, что я нахожусь здесь, кто пожелал узнать мое имя.

«О Господи! Эти глаза… Зрачки как маленькие черные бриллианты в окружении сапфиров радужной оболочки».

— Приятно познакомиться, мистер Каллахан… — Дженис вдруг судорожно сглотнула. — Минуточку, что вы сказали?

Она посмотрела на Иззи:

— Я не ослышалась — он назвал меня потаскушкой?

Изобел молча кивнула, глядя на нее широко раскрытыми глазами.

— Готов взять свои слова обратно, — лениво проговорил Каллахан, в тоне его не было и намека на сожаление, — если вы прекратите ломать комедию. Отправлять вас обратно уже поздно: снегопад предоставил вам прекрасный повод остаться, даже лучший, чем сломанное колесо, — но вам придется вести себя прилично, пока вы здесь.

— Прилично? — едва ли не выкрикнула Дженис. Она и так ощущала себя ужасно чопорной, что случалось с ней только тогда, когда происходящее было выше ее понимания. — Я не знаю, что вы имеете в виду, но это лишено всякого смысла. Абсолютно. Боже мой! Раскройте глаза: что непристойного во мне вы увидели? Шляпку, накидку? Они вполне пристойны…

— Ну полно. — Он сочувственно улыбнулся. — Мы с вами прекрасно знаем, что даже самые скромные вещи не в состоянии скрыть вашу страстную натуру.