Но Дженис ничего не могла с собой поделать: всего некоторое время назад она находилась в объятиях мужчины, который недвусмысленно дал ей понять, что она его возбуждает.

Пальцы на ногах свело, а живот скрутило спазмом при одной мысли о Люке Каллахане.

Герцог щелкнул пальцами, и собаки всей сворой сорвались с места и помчались к парадному крыльцу, где сгрудились, беспокойно кружась на месте, явно не желая опускаться на снег. Отбросив сигару небрежным жестом, говорившим о многом: ему не требовалось производить на кого‑либо впечатление — здесь никого, кроме нее, нет, все же приветствовал ее так, как подобает приветствовать леди.

«Старайся понравиться», — подумала Дженис, когда герцог склонился над ее рукой, бормоча учтивые слова приветствия, в то время как его друзья топтались неподалеку — бледные луны на его орбите. Дженис часто с легкостью отвергали: возможно, уже приближалось то время, когда ее окончательно спишут в архив, но награды за дружелюбие она, без сомнения, заслуживала.

Величественная персона, склонившаяся перед ней, снова выпрямилась, продолжая держать ее затянутую в перчатку руку. Оказывается, они почти одного роста, удивилась Дженис. Она этого не заметила, когда однажды встретила герцога на балу в Лондоне и умудрилась облить лимонадом.

Вблизи ей было видно, что губы у него пересохли и потрескались, щеки густо покраснели от мороза, а жесткие каштановые волосы всклокочены и напоминают лошадиную гриву. Он явно был не из тех, кто привык проводить время в четырех стенах. И Дженис подумала, что, пожалуй, он даст сто очков вперед своему слуге.

В Лондоне он выглядел истинным, до мозга костей, герцогом — его внешний вид был безукоризненно, безупречно опрятным. Но здесь…

Он выглядел Паном.

— Итак, леди Дженис. — Его глаза сверлили ее с холодным безразличием. — Вы из того самого плодовитого семейства Брэди.

— Да, ваша светлость, вторая из трех дочерей и четвертая по старшинству из шестерых детей.

И вероятно, замуж выйдет последней — если вообще выйдет. Она мысленно представила, как неверной походкой, с тростью ковыляет по дому, тайком таская сладости своим многочисленным племянникам и племянницам, пока их родители не видят.

— Как интересно, — неспешно произнес герцог ровным бесстрастным тоном, неоспоримо свидетельствовавшим о том, что перед ней обладатель кучи денег, древней родословной и оксфордского образования.

Дженис не сомневалась: он солгал — на самом деле она уже до смерти ему надоела. Да ей и самой не терпелось поскорее покинуть его, уйти в отведенную ей комнату и стать невидимкой.

— Вам нравится снег? — спросил герцог.

— Да, он очень красив, — коротко ответила девушка, хотя могла бы рассказать о том, как восхитительно покрывает он карнизы и скаты крыши дома, словно сахар, делая здание похожим на нечто загадочное, появившееся из волшебной сказки. Это была чистая правда, но Дженис так замерзла, что хотела поскорее уйти в помещение.

Герцог оглянулся через плечо на двух джентльменов, топтавшихся неподалеку.

— Такая погода замечательно прочищает легкие, не правда ли, друзья?

Чем больше Дженис слушала герцога, тем больше его речь казалась ей какой‑то искусственной, гнусавой, вычурной, и это ей совсем не нравилось.

— Конечно, ваша светлость, — ответил низкорослый пожилой мужчина, поморщившись, когда резкий порыв ветра заставил его ухватиться за шляпу.

— Правильно, — вмешался второй, гораздо моложе первого, и в голосе его слышалось деланое оживление.

Герцогу не противоречат. Разве не так?

Дженис посмеялась бы над явно мученическим выражением их лиц, если бы не укол сожаления. Судя по всему, эти люди не испытывали теплых чувств или привязанности к своему хозяину, тех прекрасных чувств, которые, по ее наблюдениям, связывали членов семьи и друзей.

Когда герцог представлял их: старшего как лорда Раунтри, а младшего — лорда Ярроу, — то был сама любезность, как и они оба. Но тем не менее было в герцоге Холси что‑то необычное. Под внешним слоем учтивой герцогской благовоспитанности в его поведении проглядывало что‑то странное. Дженис подумала: может, это потому, что он много путешествовал в дальних странах и испытал немало удивительного.

Темного и таинственного.

Дженис ощутила тревожное покалывание в затылке, и ее охватило дурное предчувствие, но она решила не принимать его в расчет. Наверняка причина кроется в мистере Каллахане. А может, подала голос ее собственная осмотрительность — вполне обоснованная после прискорбного случая с Финном.

В данный момент у нее страшно замерзли уши, жутко замерзло лицо. А что касается пальцев ног… ну они просто заледенели. Ей, конечно, крайне необходимо поговорить с его светлостью по поводу компаньонки, поскольку выяснилось, что вдовствующая герцогиня неважно себя чувствует и не может выполнять эту роль. Но лучше обсудить этот вопрос в тепле, в доме перед камином.

Если только они хоть когда‑нибудь туда доберутся.

— Я так понимаю, что вы приехали сюда по приглашению моей бабушки. — Герцог расставил ноги и скрестил руки на груди, словно собирался стоять тут до бесконечности.

— Да. — Дженис невольно вздрогнула, но Холси не выказал ни малейшего намерения двинуться в направлении дома. — Вдовствующая герцогиня написала моим родителям и пригласила меня погостить у нее месяц, но теперь я понимаю, что она не в себе.

— Она действительно больна. Кто вам сказал об этом?

Дженис охватила тревога.

— Грум, ваша светлость. — Наверняка он не рассердится на мистера Каллахана и не сочтет его рассказ о вдове за сплетню. — Он просто заботился о ваших интересах. А когда обнаружил нас на территории поместья и спросил, зачем пожаловали, я ответила, что меня пригласила погостить вдовствующая герцогиня. Тогда он и сказал, что это маловероятно, потому что она нездорова.

— Она возомнила себя королевой. — Его светлость произнес это с откровенной прямотой, придававшей его словам определенную горечь.

— Мне очень жаль. — Дженис обхватила себя руками в надежде, что он поймет намек. — Вы имели хоть малейшее представление, что я собираюсь навестить ее? Мне, право, очень неловко, если мой визит оказался для вас сюрпризом.

По его глазам она не смогла ничего определить.

— Я не всегда в курсе всех событий своего поместья, но, уверяю вас, ничто не происходит в Холси‑Хаусе без моей на то воли.

Дженис не понимала, как такое возможно: одно определенно противоречило второму, — но учтивые ответы зачастую бывают неоднозначными. Да и кто она такая, чтобы расспрашивать герцога?

— Мы рады видеть вас здесь, леди Дженис, — успокоил ее Холси, заметив сомнение на ее лице. — Ваше пребывание в этом доме определенно будет приятным, хотя я уверен, что вы захотите вернуться в Лондон, как только очистятся дороги.