а верхняя губа — усами, словно вся растительность этой местности сползла с черепа и держалась на щеках, уцепившись за уши. Одной рукой он жал на кнопку звонка, другой прижимал к туловищу рыжий пластмассовый таз. С верхней площадки, заглядывая за перила, спускался черноголовый мальчик. Бородатый снял палец с кнопки и, не переступая порога, протянул женщине рыжий таз.

— Брат безумствует, — ткнул пальцем в небо с таким значительным видом, словно доводился братом местному дождевому божеству. — До седьмого протекло. Тряпки есть? — и, не дожидаясь ответа, бросил мальчику быстрое, неразборчивое приказание. Тот кивнул, кинулся вверх по лестнице и тут же сбежал обратно, таща за собой огромную мешковину, усаженную такими прорехами, словно он только что выволок ее из схватки с другими мешками. Мужчина разорвал с треском и кинул женщине под ноги: — На меня гоните, буду загребать.

Мать опустилась на колени и подоткнула тряпку под зыбкий водяной край.

— Помочь? — Ксения выглядывала из комнаты.

— Иди, иди! Не лезь! Она у меня болезненная, — выжимая тряпку, мать зачем-то поделилась с мужчиной.

Работали молча, без устали нагибаясь и разгибаясь, и вода наконец пошла на убыль. С потолка больше не лило, как будто таинственный дождевой брат поставил на место небесные заслонки. Запахло вымытым жильем. Мокрая мешковина перебила холодный строительный дух, задышалось свободнее и легче. Влажные полы сохли на глазах и блестели так ровно, что потолок показался сущим вздором:

— Все равно переклеивать, — мать оглядела желтушные обои. — Заодно и побелим… Хорошо будет, — и кивнула Ксении, словно уже выполнила свое обещание.

Отец поднял таз и слил в ванну.

— Я на девятом, ровно над вами, — сосед счел нужным объяснить. Пустой таз он держал как цилиндр — на отлете.

— Вас тоже залило? — Ксеньина мать спросила, легко, как-то по-бальному, улыбнувшись.

— Меня — первого, — густые брови поползли вверх, нарушая композицию. — Это вас — тоже.

— А вы… Вы давно?.. — она хотела сказать: переехали, но замолчала, наблюдая, как брови встают на место.

— Мы?.. Недавно, — он понял вопрос, но запнулся, как будто начал бальную фигуру не с той ноги.

Запинка доставила женщине удовольствие:

— Вы у нас первый гость на новом месте.

— Приходите к нам вечером, — вдруг пригласил мужчина. — Там, — он снова ткнул пальцем в потолок, — моя жена, сын и дочь. Ваша ровесница, — теперь он обращался к Ксении. — Ее зовут Инна.

Напоследок обвел глазами всех троих, по очереди, будто отдал поклоны.

— Надо же, — мать обернулась к отцу, — ты тоже хотел назвать ее Инной…

— Вторую дверь надо ставить, с лестницы дует, — он откликнулся хмуро.

— А для мальчика ты придумывала? — Ксения заинтересовалась разговором, уводившим в прошлое.

— Зачем? Я была уверена — девочка, — мать ответила так решительно, будто именно сейчас определялось, кто у нее родится, и своим ответом она могла повлиять на результат. — Ты и родиться не успела, а я кричу: не перепутайте, не перепутайте, у меня девочка! А они: не беспокойтесь, мамаша, сегодня одни мальчики идут… — В уши ударил бессонный детский плач, и, склоняясь к колыбели, мать обмолвилась скороговоркой. — В нашем роду мальчики не живут. И бабушкины, и мамины… Потом-то уж знали: как мальчик, жди скарлатины, или кори, да мало ли… У других сыновья, а у нас дочери — красавицы. Ты тоже будешь красавицей, — материнское лицо осветилось виноватой улыбкой.

Ксения накинула пальто и вышла на балкон.

Дневное светило уходило на запад, переваливаясь через гору песка. За песчаным гребнем, похожим на киль перевернутого челнока, лежал замерший залив.

— Сушить негде. Веревку надо повесить, — мать выжимала тряпку. — Может, и правда, сходим? А то подумают — обиделись…

Отец пожал плечами.

Высокое вечернее небо твердело, принимая цвет олова. Темнота, растекаясь по оловянному своду, размывала контуры домов-кораблей. Последние новоселы, похожие на торопливые тени, скрывались в новых парадных. Новоселы — те же бродяги.

— Мы бродяги, — Ксения сказала тихо. Родители не услышали.

* * *

Дверь верхней квартиры распахнулась. За порогом стояла девочка, и, едва взглянув, Ксения разгадала ее тайну: красавица. Девочки смотрели друг на друга. Гостья сдалась первой: «Ну, почему, почему они не назвали меня Инной?»

В прихожую вышла вся семья, и бородатый хозяин принялся называть имена, взмахивая рукой, как дирижер, представляющий публике солистов. Хозяйка принимала подарок — остролистый цветок в высоком глиняном горшке.

— Скоро зацветет. Весной, — гостья пообещала так легко, словно речь шла о чем-то близком, как будущее утро.

— Наш сын Хабиб.

Черноволосый мальчик, умевший храбро сражаться с мешками, закивал весело.

— А это — наша дочь.

— Очень, очень приятно! — гостья заговорила нараспев, называя жену хозяина по имени. — У вас очень красивая девочка…

Теперь настал черед гостей. Ксения представила: вот сейчас родители назовут ее имя и все начнут перебрасываться им как резиновым мячиком, а оно будет взлетать и падать в чужие руки, и каждый, поймав, посмотрит на нее с жалостью, потому что как же иначе можно смотреть на нее в присутствии этой девочки?

Взрослые не заметили неловкости. Инна заметила и усмехнулась:

— Чего стоишь? Пошли ко мне…

Они вошли в маленькую комнату, и Ксения сама назвала свое имя, словно признала за девочкой право распоряжаться им по своему усмотрению.

Взмахнув складчатой юбкой, Инна опустилась на диванчик и расправила сломавшиеся складки: