уют. Малыши искренне любили своих домочадцев и считали себя чуть ли не частью их тел и душ. Нераздельность и полная, безоглядная вовлечённость в роль сына или дочери — вот что видела Маша в их глазах.

А потому девочке ничего не осталось, как посчитать себя ущербной, неблагодарной и себялюбивой отщепенкой.

Ну и ладно, решила она. Буду какая есть, раз такая родилась.

Через несколько лет, когда Машенька училась в школе, трещина подзаросла быльём времени: общие подростковые увлечения, активно продвигаемые по всем телеканалам, заставили девочку проникнуться культурой казавшегося таким чуждым социума. Но Маша не смогла сдружиться с одноклассницами. Так и ходила на переменах одна. Стояла в углу, читала или плела из бисера затейливые орнаменты, а потом также отрешённо шагала по звонку в класс. Одна.

Так Машенька выросла в Машу, та в Марию и, позже в Марию Сергеевну. Школа и институт так ничего не сделали с девочкой. И жить бы нашей бессердечной девушке в мире без любви и привязанности, если бы не Маэстро.

Глава 1: Маэстро

Мария Сергеевна вцепилась в мышку в тревожном ожидании и надежде на чудо. Курьер на "Газели" не успевал. "Промсвязьэнерго" работали только до шести вечера, а двадцать шесть заказанных радиостанций должны были проехать с ним ещё через две точки — через АО "Симмет" на Ломоносова и некоего частного заказчика на Перовской. И курьер не отзывался.

—Иевлев, — не отворачиваясь от экрана, бросила Маша, — скажи мне, пожалуйста, есть у нас какой-то дополнительный номер Пономарёва?

Иевлев, помощник логиста с вечно немытой головой и вихрастой шевелюрой, для вида полистал странички на экране монитора и ответил, что нет. Он, собственно говоря, проверил это ещё много дней назад, поскольку Пономарёв не отзывался на телефонные звонки регулярно.

Маша подумала несколько секунд и набрала номер на мобильном телефоне.

—Илья Сергеевич? Это Бастарчук. День добрый. Везём вам рации, но курьер запаздывает. Вы сегодня до шести или позже?

—Машенька, мы до шести, но если вы хотите, пусть курьер приезжает завтра с девяти, — ответил голос замдиректора "Промсвязьэнерго".

—Нет-нет, всё в порядке, Илья Сергеевич. Привезём вовремя, извините за беспокойство.

Маша повесила трубку и сжала кулаки. Вот так всегда. Как только появляется возможность сделать свою жизнь проще и отодвинуть свою хату как можно более на край, появляется это.

Маша чувствовала в такие минуты, будто она капитан, болтающийся на утлом судёнышке посреди огромного нескончаемого океана, а из глубин его медленно и величаво, не давая возможности отстраниться или проигнорировать, поднимается огромная, необъятная чудо-юдо рыба-кит, имя которой — долг.

И откуда берётся этот долг, и зачем он ей нужен — одному богу ведомо. Но раз чудо-юдо рыба-кит поднялась — всё.

—Если бы я курила, я пошла бы сейчас покурить. Пиару страдать нельзя, логисту можно, — прокомментировала Маша зеленым стенам офиса и стандартному белому плиточному потолку, — Иевлев.

—Да, Маша?

—Где у нас Евграфов и этот, новенький?

—Синицын. Евграфов сейчас вообще в другой стороне, на Крупской. А Синицын в центре, уже полчаса ждёт, пока проверят новые Моторолы.

Маша набрала Синицина.

—Синицын, привет. Это логист, Мария Сергеевна. Бросай свои Моторолы, "Бретань" всё равно их возьмёт, документы завтра подпишешь. Значит, слушай внимательно. Номер машины Р236ОМ, регион не помню. Ты сейчас идёшь в бесконечную пробку на Ленина и ищешь там эту машину. Берешь у водителя двадцать шесть раций для "Промсвязьэнерго" и героически тащишь их туда. До шести нужно успеть. Успеваешь — получаешь два бонуса. Отзвон каждые десять минут. Всё ясно?

Синицыну всё было ясно. Первый отзвон прошел без результатов. Маша в волнении теребила свою толстую русую косу и попеременно переключала окошки браузера. Второй отзвон принёс радостную новость — Пономарёв был найден, рации забраны через двадцать минут будут довезены на автобусе до "Промсвязьэнерго".

—Я пошла домой, — сказала помещению Маша, накинула сине-зелёное весеннее пальтишко и вышла за дверь.

Лето не баловало город. Солнце было ещё высоко, но температура воздуха не поднималась выше пятнадцати градусов. Ветерок, игриво заползая под полы пальтишка, не слишком-то приятно щекотал Марии Сергеевне бока.

"Сегодня по расписанию папе звонить", — вспомнила вдруг она. Маша уважала папу как человека, который её вырастил и воспитал, который всегда был справедлив и добр к своей маленькой девочке, как он её называл. Чувство благодарности жило в груди Маши и заставляло её приходить к стареющему отцу, которому в следующем году было уже на пенсию, и помогать ему и маме по дому.

Маша приходила и помогала, но в то же время отчётливо понимала — кроме благодарности, в душе нет ничего. Нет искренних позывов прижаться, искреннего страха за его здоровье, настоящего восторга от его успехов... Имитация чувства — единственное, что Маша могла предоставить родителям.

Маша даже понимала — уйди сейчас отец в мир иной, и ни одна жилка не дрогнет в её душе. Ушёл и ушёл.

Остановившись посреди тротуара, Маша подняла голову к голубому небу и спросила саму себя: ну в кого я такая уродилась? Почему все такие ненастоящие? Почему мир такой чужой? И где мой дом? Где мой дом?

Где мой дом... Вопрос без ответа. Поэтому пришлось Марии Сергеевне придумывать расписание для звонка родителям — потому что не нужен ей никакой звонок, и родители не нужны, и никто не нужен.

Может, не звонить? И снова — чудо-юдо рыба-кит, поднимающаяся со дна сознания... Куда ж без неё.

Маша посмотрела снова вверх, будто высматривая там родной мир, потом посмотрела обратно на тротуар и снующих вокруг неё людей, вытащила из сумочки телефон и стала набирать номер отца.

Она закончила говорить, уже поднимаясь по лестнице на второй этаж своей квартирки. Маша открыла дверь, обозрела одинокое помещение, вспомнила, что в холодильнике ничего нет, и решила, что поужинает в кафе "Пингвин" у соседнего дома.

В небольшом уютном зале кафе Маша, кляня себя за неспособность отказаться от сладкого, заказала чай и два пончика, села за столик и физически ощутила чужой взгляд, который упёрся в неё.

Осторожно подняв глаза, она увидела сидящего в нескольких метрах от неё мужчину в годах. Он не создавал впечатления богатого филантропа или владельца семейного бизнеса, однако седая бородка была ухожена, оставшаяся годам к семидесяти причёска уложена волосок к волоску, а костюм выглядел отглаженным и чистым.

Дед в смущении сразу опустил глаза, опустила их и Маша. Но буря волнения, поднявшаяся внутри, больше не позволила ей неподвижно держать