Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло 20 лет, и ничего на свете мне не хотелось бы сильнее, чем сказать, что движение радикальных антирасисток и феминисток победило. Однако мужской и белый шовинизм — рецидивный вирус. Его корни проникли глубоко в сознание правящего класса, а токсичные хищнические условия, в которых живет современный мир, не дают ему умереть. Разумеется, Соединенные Штаты Америки, во главе которых стоит открытый расист и женоненавистник, находятся сейчас на грани народного восстания. Наша задача до тех пор, пока не будет найдено лекарство от этой болезни, обеспечить условия высокого сопротивления для формирования иммунитета и повышения храбрости, для снижения угрозы восстаний. И в основе этой работы, как и в основе «Монологов вагины» и других подобных актов радикального феминизма, лежит смелость. Смелость, которая поможет заговорить. Назвать вещи своими именами. Отказаться молчать.
Нам пытались заткнуть рот и помешать обозначить словами бесценные части нашего тела. Но я твердо усвоила: если нет имени — нет и самого предмета, он как бы не существует. И теперь, как никогда, пришло время рассказать свои истории из жизни, произнести те самые слова — «вагина», «Мой отчим изнасиловал меня» или «Президент — хищник и расист».
Стоит лишь высказаться, как становится ясно, сколько людей только и ждут, когда им позволят сделать то же самое. Нас, женщин всех цветов и рас, всех до единой, как и наши вагины, никто и никогда больше не заставит молчать.
Вступительное слово
«Вагина», — ну вот, я это сказала. И еще раз: «Вагина». Я повторяю это слово снова и снова вот уже три года. Я произношу его со сцен театров и в колледжах, в гостиных, кафе, на вечеринках и в радиоэфирах, по всей стране. Я сказала бы его и с экрана телевизора, если бы мне позволили. Я употребляю его 128 раз в каждом своем выступлении «Монологи вагины». Для этой пьесы я опросила более 200 женщин.
Я говорю это слово во сне. Говорю потому, что его нельзя произносить. Это невидимое слово — слово, вызывающее беспокойство, неловкость, отторжение и отвращение. Я говорю его потому, что верю: если мы не назовем вещь своим именем, она останется незамеченной, непризнанной, сотрется из памяти. То, о чем мы не говорим, становится тайной, а она часто порождает стыд, страх и обрастает мифами. Я говорю его потому, что хочу когда-нибудь перестать стесняться его произносить и испытывать чувство стыда и вины.
Я говорю его потому, что до сих пор никто не придумал такого термина, который исчерпывающе описывал бы всю эту область, все ее части. Может быть, «киска» звучит лучше, но оно чересчур перегружено лишним смыслом. К тому же не думаю, что большинство из нас в полной мере осознает, что скрывается за этим словом. Есть еще хорошее слово «вульва» — оно более точно, но в то же время я не думаю, что большинство из нас точно знает, что заключает в себе это понятие.
Я говорю слово «вагина» потому, что лишь начав употреблять его, поняла, какой разбитой была моя душа и какой слабой была связь моего тела с разумом. Моя вагина была где-то там, далеко, а я редко даже заглядывала в гости. Я была по уши в работе, в писательской деятельности, в материнских хлопотах и заботах о друзьях. Я не воспринимала свою вагину как первичный ресурс, как источник опоры, хорошего настроения и творческой энергии. Казалось, она была скована страхом. В детстве меня изнасиловали, и даже повзрослев и испробовав все взрослые штуки, которые обычно делают с вагиной, я так и не смогла вновь наладить связь с этой частью моего тела. По сути, большую часть жизни я прожила без двигателя, без центра притяжения, без второго сердца.
Я говорю «вагина» потому, что хочу увидеть реакцию людей, и я это сделала. Это слово подверглось цензуре: в тех странах, где ставили «Монологи вагины», по всем каналам коммуникации — в объявлениях и главных газетах, на билетах, продававшихся в супермаркетах, на афишах у входа в театр, в кассах — название сокращали как «Монологи» или «Монологи В.».
«Почему так?» — спрашиваю я себя. Ведь слово «вагина» не несет в себе порнографического подтекста — это просто медицинский термин, обозначающий орган, такую же часть тела, как, например, локоть или ребро.
«Пусть слово и не имеет прямого отношения к порнографии, — отвечают люди. — Но оно грязное. А вдруг наши доченьки его услышат — что мы им скажем?»
«Например, что у них есть вагина, — отвечаю я. — Если, конечно, они этого еще не знают. Эту подробность не следует оставлять без внимания».
«Но мы не называем их вагины вагинами», — говорят мне.
«Как же вы их называете?» — спрашиваю я.
И тут начинается: «пися», «пупи», «пипи пупелу» и тому подобное.
Я же говорю «вагина», так как читала статистику и страшные истории о том, что происходит с женскими вагинами по всему миру: ежегодно в США полмиллиона женщин подвергаются насилию; 100 миллионам женщин по всему миру делают насильственное обрезание; этот список можно продолжать бесконечно. Я говорю «вагина», потому что хочу, чтобы этот кошмар прекратился. Знаю: до тех пор, пока все не признают существование подобных вещей, этого не произойдет. И единственный способ покончить с этим — позволить женщинам открыто высказываться, не боясь, что им придется нести наказание за свои слова.
Произнести это слово — «вагина» — страшно. Сначала кажется, будто бы бьешься о невидимую стену. «Вагина». Ты чувствуешь себя виноватой, тебе кажется, что ты ошибаешься, что если произнесешь это слово, то получишь по губам. Но, произнеся его в сотый, в тысячный раз, вдруг понимаешь: это твое слово, твое тело, важнейшая часть тебя. Внезапно ты осознаешь: тот стыд и неловкость, что ты испытывала раньше, употребляя это слово, всего лишь результат подавления собственного желания и амбиций.
А потом ты начинаешь повторять это слово вновь и вновь. Ты произносишь его с чувством, испытывая в этом потребность. А если вдруг прекратишь его употреблять, то страх снова возьмет над тобой верх и ты вновь будешь пристыженно его шептать. Так используй же его при каждой возможности, вставляй в любой разговор!
Ты испытываешь восторг при мысли о своей вагине, тебе хочется изучать и исследовать ее, узнавать ее во всех подробностях, научиться слушать ее,