— Я серьёзно, — голос у Люськи недовольный, наверное, опять выясняла отношения с Маринкой, а потом получила нагоняй от отца.

— Дома сижу, скучаю в одиночестве.

— Готова развеять твоё одиночество, если встанешь и откроешь мне дверь, — ехидно проговорила Люська. — Глеб, сколько можно звонить?

— Не знал, что это ты.

— Извините, не догадалась предупредить о приезде заранее.

Я вышел в прихожую. Люська, как только пустил её в квартиру, сразу стукнула меня кулаком по лбу. Шутливо.

— Балбес, я там стою как дура, названиваю, а он прикольнуться решил. Чего расслабился, давай, помогай, — Люська кивнула на три объёмные сумки и чемодан.

— Не понял, это откуда?

— Если мы еще раз с ней столкнемся, кому-нибудь точно придётся отбывать срок. Не знаю, что будет осенью, но лето я приведу у Дианы. Глеб, не тормози, бери вещи, переезжаю я к вам. Не прогоните?

— Маринка довела?

— Давай сразу договоримся, при мне её имя не произносить.

— Идёт.

Люська была мне и другом и врагом одновременно. Не знаю, как в других семьях общаются родные брат с сестрой, но у нас всё происходит не как у людей. Иногда кажется, что ближе и роднее друг друга у нас нет никого на свете, и в такие моменты мне настолько хорошо и приторно, что эта приторность даже немного действует на нервы. Но проходит день — или всего один час — и мы с Люськой умудряемся превратиться в кровных врагов. Она кричит, что ненавидит меня, я отвечаю, что не хочу её знать и терплю присутствие только потому, что больше некуда податься.

Люська могла накинуться на меня с кулаками, сильно обидеть словом, да много чего она могла сделать, и делала с большим удовольствием. Её характер, взрывной, импульсивный и неуправляемый мешал ей самой, иногда она пыталась себя обуздать, притормозить, сделаться тише и спокойней, но… Облом! День, два, максимум неделю Люське удавалось вести размеренную жизнь без приключений, а потом природа брала своё и Люська — неспокойная, вертлявая, постоянно находящаяся в движении, в поиске очередной порции новых ощущений — становилась собой, вокруг неё вновь всё кипело, взрывалось, сверкало и грохотало.

В комнате Люська достала из одной сумки огромный торт, протянула его мне и совсем уж обыденно, как бы невзначай, поздравила с днём рождения.

— Желаю тебе всего и сразу. Чайник включи, сейчас торт есть будем.

— Вспомнила всё-таки, — съязвил я. — Лучше поздно, чем никогда.

— Что значит, вспомнила, я не забывала, просто с утра дела неотложные были.

— Ну да, и позвонить никак не могла.

— Тортик, кстати, свежий, — быстро перевела тему разговора Люська. — Давай пока по шоколадке съедим, а?

Есть у моей сестры одна странность, точнее, даже не странность, а вредная привычка — она ест слишком много шоколада. Ест сама и постоянно предлагает его другим, временами Люську так и подмывает накормить ближнего сладкой плиткой. В её карманах всегда найдётся что-нибудь шоколадное: конфеты, плитки, завёрнутые в фольгу шоколадные шарики, фигурки, драже и многое другое. От шоколада Люська не толстеет, гордится этой своей особенностью и заедает гордость двойной порцией шоколада.

Чай мы пили молча, мне не особо хотелось разговаривать, да и Люське, по всей видимости, тоже. Она долго смотрела в пол, вскидывала брови, а потом вдруг спросила:

— Глеб, а отец разве не звонил?

— Ни отец, ни мать.

— Странно. Хотя… А впрочем, забей!

— Да я забил, привык уже.

— Нестандартная у нас семейка, — усмехнулась Люська, потянувшись за вторым куском торта. — Мать сама по себе, отец сошёл с ума от бездарной Маринки, Диана вся в искусстве, а мы…

— Как сорняки, — перебил я сестру.

— Обидно иногда бывает, — у Люськи на глазах навернулись слёзы, она всхлипнула и опустила голову.

— Люсь, ты чего, плачешь? Перестань, всё у нас окей.

— Мы с тобой никому не нужны, до нас никому нет дела. Я запросто могу встать и уйти на всю ночь хоть к чёрту на куличики. И кто будет меня искать, кто позвонит, спросит, когда я вернусь? Да никто, Глеб. Они все заняты собой, их жизнь намного важнее нашей. Противно!

— Попробуй посмотреть на ситуацию с другой стороны: мы независимые — раз, свободные — два…

— Брошенные! Ненужные! Забытые! С какой стороны не смотри, увидишь одну картинку. Меня это не сильно напрягает, иногда только реветь хочется. Понимаешь, посоветоваться даже не с кем, мать за тридевять земель, Маринка дура, Диана актриса. Всё, финиш!

— Со мной можешь советоваться.

— Ага, ты прям такой классный советчик, представляю, что можешь насоветовать. — Люська засмеялась. — Ешь торт, именинник. А меня чего-то на шоколадные вафли потянуло, не знаешь, у Дианы есть вафли?

Шоколадных вафель у Дианы не оказалось, и Люська снова раскисла.

Грустный получился сегодня праздник, Люська минут сорок ревела, вспоминала былые времена, когда всё у нас было, что называется в ажуре. Тип-топ, как раньше часто повторял отец. Я уже ждал полуночи, ждал окончания своего пятнадцатого дня рождения. Сегодня точно не мой день, с утра всё пошло не по плану, а Люськины слёзы были последней каплей.

В двенадцать вернулась Диана. В прихожей она вручила Люське букеты, спросила, надолго ли та пожаловала в гости и, узнав, что месяца на три, возликовала.

— Люсьена, ты не дашь нам с Глебом умереть с голоду.

Люська умела готовить, этому она научилась у нашей кухарки Тони, и вопреки мнению, что те, кому готовят еду личные повара, не показываются на кухне, обожала в свободнее время торчать у плиты.

Минут тридцать Диана разгримировывалась в спальне, переговариваясь с нами через закрытую дверь, а без четверти час прошла на кухню в любимом — он считался счастливым — красном халате.

— Сто лет не ела торт, — призналась она. — Глеб, отрежь мне кусочек. Нет, Глеб, этот слишком большой, мне поменьше.

Люська ляпнула про мой день рождения. Диана опешила, заморгала глазами, а потом по-детски наивно спросила:

— Глеб, тебе четырнадцать? Как, уже пятнадцать?! Значит, Люсьене четырнадцать?! Глеб, я забыла… Люсьена… Нет мне прощения… О, Боже… —