– А Кокэчу часто бывает в ставке Таргудая? – внимательно выслушав ее, спросил Тэмуджин.

– Да, он часто наезжает, но не все время он там, – толково отвечала ему Хоахчин. – Коней он часто меняет, особенно с начала лета, то на белом жеребце он, то на рыжем один раз приехал, а в последний раз видела его на саврасом… И они у него все время в половине тела, не толстеют с новой травы, видно, что большие переходы делает по степи. А куда ездит шаман, то ведь людям доподлинно никогда не узнать…

– А что в народе про нас говорят? – после некоторого раздумья спросила Оэлун.

Хоахчин, помедлив, глядя себе в ноги, вздохнула:

– Разное болтают люди… Оказывается, тайчиутские харачу совсем не знают ни вас, Оэлун-эхэ, какой вы добрый человек, ни Есугея-нойона, каким честным был он нойоном. Про него в одном разговоре я даже услышала, будто он был страшно злой и горделивый человек, будто он бахвалился своей силой, не уважал старших… А про вас, Оэлун-эхэ, тайчиуты говорят между собой, будто вы любите смуты и ссоры, что на племенном тайлгане прошлой осенью оскорбили уважаемых старух, побили каких-то женщин, а когда Таргудай приехал к вам в гости, вы в бешенстве бросились на него с мутовкой для кумыса, прогнали его из своего айла, мол, были сильно пьяны… Да ведь каждому понятно, кто все это распускает, – она замахала обеими руками, увидев, как на переносице у Оэлун жестко сошлись черные брови, – а харачу понабрались нойонских слухов и болтают, чего сами не знают. Люди ведь глупы и у них нет большего наслаждения, кроме как очернить другого, а каков человек на самом деле, разве глупцам до этого?..

Спать в тот вечер легли поздно, звезды уже переходили за полночь. Хоахчин хотели уложить на женской половине у двери, в ногах у Оэлун и Сочигэл, но та наотрез отказалась спать вместе с хозяевами.

– Где это видано, чтобы рабыня вместе с господами спала? – возмущенно говорила она. – Буду спать в молочной юрте, как раньше. Там мне и на душе спокойнее и запах родной.

Оэлун сама сходила туда и постелила ей толстый войлок в два слоя, дала овчинное одеяло и оставила медный светильник.

Тэмуджин, после того, как они остались одни и перекочевали в урочище у Бурхан-Халдуна, упорно и неотступно обдумывал свое положение. Часто понурыми зимними днями он, заседлав коня, по глубокому снегу уезжал в лес, будто ставить новые петли, а сам, уединившись в каком-нибудь укромном распадке, разжигал костер и просиживал там долгие вечера, пропадая иногда до глубокой ночи, чем вводил в беспокойство мать Оэлун.

Там, в одиночестве у костра, где никто не мешал ему, он снова и снова принимался за свои мысли, оглядываясь в прошлое, пытаясь разобраться в нынешнем и опасливо, с холодным страхом в груди, заглядывая в будущее. Больше всего он задумывался о том, что делать ему в своем новом положении: возобновить ли связи со старыми нукерами и с Джамухой, или искать новых друзей в ближних и дальних родах – у салчжиутов, хатагинов или бугунодов – набрать разбойничий отряд из своих сверстников, чтобы делать набеги на другие племена и пригонять табуны лошадей, и этим начать укреплять свое имя и славу. Но, старательно перебрав все видимые пути перед собой, понемногу отбрасывая все негодное, Тэмуджин остановился на одном, придя к тому, что пока он не повзрослел и не вошел в полную силу, не нужно высовываться из своего логова. Враги его – тайчиуты во главе с Таргудаем – сильны и коварны, если они заметят его возмужание, им ничего не стоит тайно уничтожить его, чтобы в будущем не мешал им хозяйничать в племени. И оставалось теперь ему одно – выжидать.

Окончательно выбрав для себя путь, Тэмуджин главным своим делом поставил поменьше показываться людям на глаза, не напоминать лишний раз о себе и делать все, чтобы соплеменники думали, что дети Есугея теперь едва находят пищу на свое кормление и ни для кого не опасны.

Когда же он сказал об этом своим братьям, пытаясь объяснить им такую надобность, то неожиданно встретил с их стороны глухое противостояние. Бэктэр и Хасар насупились недовольно, хмуро сдвинули брови.

– Что, теперь будем сидеть тут как сурки в яме? – спросил Бэктэр. – Те ведь и то по ясным дням выходят наружу.

– Мы что, хамниганы какие-нибудь, чтобы в одиночку жить? – возмущенно воскликнул Хасар.

– Если я прикажу, то ты и хамниганом станешь, – с трудом сдерживая просыпающееся в нем себя бешенство, оборвал его Тэмуджин и обратился к Бэктэру: – Ты помнишь, что сказал нам Таргудай в свой последний приезд? Если нет, то напомню: вы сдохнете от голода или приползете ко мне… А что, ты думаешь, он сделает, когда узнает, что не сбылось его предсказание, оглашенное прилюдно?

Бэктэр хмуро молчал, отведя взгляд в сторону.

– Я тоже не знаю этого, – Тэмуджин раздраженно смотрел на него. – Но я знаю другое: только новорожденный теленок станет показываться на глаза зверю, не ведая, что у него на уме. Но уже в годовалом возрасте он не будет этого делать. А вам с Хасаром по сколько лет?..

Братья с неохотой признавали его правоту.

Еще раз они показали перед ним свое недовольство, когда Тэмуджин объявил о своем решении на лето перекочевать в горную долину: очень уж не хотелось им отдаляться от прибывающих на летники куреней соплеменников. Они рассчитывали разъезжать по игрищам и встречаться со старыми знакомыми. Чтобы угомонить их, Тэмуджину пришлось несколько раз вытянуть Хасара по спине плетью, а Бэктэру напомнить о клятве, данной ими друг другу осенью, перед кочевкой на Бурхан-Халдун. Порядок между братьями, казалось, был восстановлен.

На новом месте, осматривая горные дебри вокруг своего стойбища, на недалеком расстоянии Тэмуджин обнаружил узкую падь, скрытую между двумя отрогами. Внутри нее после какого-то давнего пожара заросло все таким густым молодняком, что не только конному, но и пешему там трудно было передвигаться, не исколов себе лицо сосновыми иглами. Со всех сторон падь была закрыта почти отвесными каменистыми склонами, и попасть в нее можно было только через узкую горловину между двумя скалами. Можно было свалить два дерева на входе, чтобы наглухо закрыться там от преследователей. Падь эту Тэмуджин выбрал убежищем для своей семьи на случай прихода недругов. Братья тщательно осмотрели ее изнутри, наметили деревья, которые можно было срубить, чтобы завалить проход, расчистили от зарослей места, откуда удобнее было держать проход под прицелом.

Жизнь в горной долине вдали от соплеменников для братьев, с детства привыкших к общению со сверстниками, была бы скучной, если бы не ежедневные изнуряющие учения с оружием, за которыми Тэмуджин следил особенно строго. К этому прибавилось то, что с появлением молодых коней от Мэнлига на них стали делать дальние пробеги по степи, чтобы они были привычны к быстрым и длинным переходам. В остальное время Хасар с Бэлгутэем, пристрастившиеся к охоте на косуль, пропадали в тайге, а Хачиун и Тэмугэ кололи рыбу.

Изредка лунными ночами Тэмуджин и Бэктэр на своих старых конях выезжали к куреням, вновь прибывшим на летние пастбища, осматривали новые места родовых стойбищ. На месте своего прошлогоднего куреня они увидели небольшое стойбище в несколько десятков юрт, зато курень сонидов, раньше скромный по размерам, теперь, объединившись с каким-то другим родом, расширился вдвое. Не было известно, куда на лето ушли их дядья, по каким долинам они теперь пасут свои табуны.