— Я не сказал тебе спасибо за спасение, извини, — пробормотала я. — В вертолете летела, он упал. Ничего больше не помню вплоть до того, как очнулась здесь. Как ты меня нашел?

Изга промолчал. Я видела, как порывался ответить, а потом плотно сжал губы. Что-то я глобально не то ляпнула, когда спросила про транс. Психов очень тяжело понять. В голове творится такое, что нормальный человек представить не может. Я ему про одно, а он выводы делает про десять совершенно несвязанных с вопросом вещей. Вплоть до того: «А где у тебя туалет?» — «Она хочет украсть мои трусы».

В туалет, кстати, хотелось. Я долго спала, и организм накопил лишнюю жидкость, от которой нужно избавиться. Но как теперь спрашивать?

Как вообще с ним разговаривать? Я привыкла к мужчинам-функциям рядом с собой. Мужчина-охранник, мужчина-носильщик, водитель, стилист, продажник, да хоть директор филиала. Общалась с ними исключительно по необходимости и давно не приглядывалась, что там за костюмами, свитерами, стеклами очков и окнами дорогих машин. Они все носили маски и, как дом из кирпичиков, состояли из одинаковых наборов стереотипов. Простые, плоские, примитивные. Каждого можно расписать во всех деталях и разложить на составляющие. И вот теперь, словно в насмешку, моя жизнь зависела от ходячего ребуса в медвежьей шкуре с птичьей головой.

— Я должна встать, — заявила ему, поставив перед фактом.

В конце концов, избушка маленькая, не заблужусь. Сама найду туалет, воду и свои вещи. И домой тоже доберусь сама. Вертолет упал в сибирской тайге, а не на другой планете. Здесь есть дороги, города и сотовая связь. А деньги, как обычно, решали очень многое. Даже если Изга обокрал меня, оставив без наличности, хватит одного звонка, чтобы через несколько часов сюда приехали люди отца с разборками. Ни один фрик не заставит Ирину Риман дрожать от страха.

Живот прорезала боль, стоило пошевелиться. Я скрючилась, как гусеница, и кое-как ухватилась за край кровати.

— Подожди, — шагнул ко мне Изга, — еще рано!

Да пошел он! Руки и ноги без переломов, открытых ран нет, а синяки и ссадины я переживу. Легко отделалась. Господи, что же тело так плохо слушается? Амебой стало. Я нервно отбросила одеяло в сторону и заметила на себе такую же льняную рубаху, как у шамана. Раздел, все-таки. Интересно, лапал похотливо, пока в отключке была, или поимел совесть?

— Ирина! — позвал он строго и схватил меня за плечо. — Ложись! Тебе нельзя…

Поздно. Я спустила ноги с кровати и встала. Босые ступни обжег холод, хоть на полу и лежали вязаные дорожки. Мгновение меня тошнило, и голова привыкала к вертикальному положению, а потом стало хуже. Я вывалилась из реальности и застряла где-то между обмороком и явью. Белый свет из окна залил комнату туманом. Вязким, противным. Он свернулся, как прокисшее молоко, и опал к ногам, а меня затрясло.

— Что это?! — простонала я. — Что со мной?

Дрожь напала сразу на все тело и долбила судорогами. Пол ушел из-под ног, я клюнула носом обратно в кровать и зависла в воздухе. Ничего не чувствовала, плохо видела и слышала Изгу будто из другой комнаты.

— Ложись, я тебе сказал.

— Что происходит?!

Вместо крика — шепот. Я все так же барахталась в воздухе, а кровать двигалась на меня. Подушка ударила по лицу, одеяло обняло прохладой. Дрожь ослабла и я почувствовала, наконец, что все тело теперь мокрое от пота. В тяжелой льняной сорочке — особая пытка. Ткань не хотела впитывать воду, я лежала в луже.

— Это слабость, — тихо сказал шаман. — Она пройдет.

Во рту вмиг стало сухо, двигаться расхотелось. Я открыла рот и шумно дышала, пока не успокоилась. Страшно было, черт.

— Со мной никогда… так.

— Лежи, — повторил Изга, накрывая одеялом, — серьезных травм нет, но ты долго была без сознания. Нужно поесть. Я сделаю горячий чай и сварю кашу.

— Меня тошнит.

— Само собой. Но от завтрака станет легче.

Широкая тень шамана качнулась в сторону, и надо мной снова стало светло. И холодно почему-то. Туман в комнате казался разлитой по столу манкой. Я ненавидела её в детстве. Люто. Сейчас придет отец и начнет орать на няню, что она не накормила ребенка.

— Не надо, — прошептала я. — Не хочу.

Изга взял меня за руку. Не как друг, чтобы предложить помощь, а как врач. Обхватил пальцами запястье и считал пульс. Очень мягкое и нежное получилось прикосновение. Или у меня от слабости крыша поехала? «Хирург, — стучалась догадка в сознание. — Такие руки бывают только у хирургов». Или музыкантов. Художников.

— Ирина, — заговорил он, — тебе нужно отдохнуть. Я буду здесь недалеко. В избе нет кухни, я пойду в дом. Каша варится очень быстро, соскучиться по мне не успеешь. Не вставай больше, пожалуйста. Силы обязательно вернутся, нужно немного подождать.

— Почему так светло? — спросила я. — Все белое за окном.

— Это снег.

Хорошо, что снег. Правильно. В Москве слякоть и грязища, а ведь давно октябрь. Снег делал мир чистым. Я сказала «хорошо» и уснула.

Где-то там в пустоте опять не давал покоя банковский кредит. Мне упорно казалось, что Заваров специально резину тянет. Я даже видела его, наматывающим черную пряжу на руки. Как смолу. Сейчас она застынет и он не сможет освободиться. Пешка. Точно пешка. Кто-то другой всем заправлял. Я даже узнала кто, но, проснувшись, забыла.

В комнате стало жарче. Пахло, как в сауне. Нет, как в бане, которую топили дровами. Специфический аромат, ни с чем не спутаешь. Под толстым одеялом я совсем промокла. По груди катались капли воды и волосы прилипли к шее.

— Чай остыл, — сказал Изга и я, сощурившись, пыталась его разглядеть.

Шаман пододвинул к кровати табурет и переставил ближе ко мне пузатую кружку. Рядом в пиале лежала какая-то каша. Я не умела различать их по внешнему виду. Овсянка, кажется. Холодная и противная, как клейстер.

— Не хочу есть, — упрямо повторила я. — Тошнит.

Не вовремя он собрался поиграть в заботливого папочку. Я не доверяла ему и раздражалась, что не хочет слышать четко сформулированные желания. Между капризами ребенка и позицией взрослого есть принципиальная разница. Ребенка заставляют, потому что он не знает, как для него лучше. Я же в состоянии сама отвечать за свое здоровье и рацион питания. Овсянка? Серьезно?

— Последний раз ты ела два дня назад, — нахмурился шаман, — слабость в том числе от голода. Учти, я могу накормить тебя внутривенно или через зонд…

— Ты врач? — перебила я. — Хирург?

Я плохо представляла медиков вне стен клиник, а хирургов за пределами операционной. Они ничем не отличались от остальных людей. Разве что выдавал цепкий взгляд, способность поставить диагноз, не сходя с места и специфический юмор. Он ведь пошутил на счет зонда? Так кормили анорексичек и психически больных в состоянии кататонического ступора. Я даже представлять не хотела, как Изга привяжет меня и начнет пихать в нос тонкую трубку, чтобы она дошла до желудка. Господи, какая гадость!