— Так, а мой в чём интерес? — спрашиваю.

— Половина всего, что возьмёшь, твоё, — говорит он. — И поверь мне, Фёдор Михайлович, ты таких денег даже представить себе не сможешь. И детям твоим, и даже внукам хватит.

Я смотрю на Юру и понимаю, что он не врёт. Причём не врёт ни в едином слове. И суммы проигрываются огромные. Не десятки, даже не сотни тысяч.

Где-то у людей по домам, по сараям, по чердакам, в потёртых чемоданах, в патефонных коробках, даже в мешках лежат миллионы. И эти миллионы нельзя потратить никаким образом.

Можно гульнуть в ресторане, можно через третьи руки купить себе приличный автомобиль или даже кооперативную квартиру. И всё. Можно заказать себе перстень с печаткой и купить жене или девушке норковую шубу, обвесить её золотыми цепочками. И это потолок.

Как показал подпольный миллионер Корейко, а потом принявший у него эстафетную палочку Остап Ибрагимович Бендер — невозможно быть миллионером в Советском Союзе.

Не радость это, а скорее обуза. Так что я со спокойной совестью допиваю коньяк, встаю из-за стола и вновь протягиваю руку.

— Спасибо, Юра, за приятную беседу. Но я, пожалуй, пойду.

— Я на тебя не давлю, — говорит Юра. — Время есть. Неделя, может, больше. Так что у тебя всегда есть возможность передумать.

— Лучше на меня не рассчитывайте, — говорю. — Поищите другой вариант.

Возвращают меня в точности в то же место, откуда и забрали — к крыльцу Арианды. На этот раз я еду спокойно на заднем сиденье, правда, по-прежнему в полном молчании.

Водитель — молодой, белобрысый парень. Даже не оборачивается в мою сторону и никак не реагирует, когда я желаю ему доброй ночи перед тем, как захлопнуть дверь.

Внутри ресторана ещё слышны звуки праздничного банкета, но мне туда уже не хочется. Кажется, что какая-то очень важная страница в моей жизни сегодня перевернулась и больше уже никогда не будет открыта.

Не спеша, я иду по набережной, смешавшись с весёлой толпой отдыхающих. Жадно ловлю звуки музыки с открытых веранд кафе и ресторанов, которые перебивают друг друга.

Вдыхаю свежий морской воздух и слушаю плеск волн.

Повинуясь минутному порыву, я подхожу к самому парапету. Туда, где вода плещется прямо подо мной. Достаю из кармана колоду карт. Правильную колоду, без шестёрок.

И по одной, плоско, точно блинчики, запускаю их в тёмную воду Чёрного моря, надеясь, больше к ним никогда не прикасаться.

Бросив последнюю, я отряхиваю руки и оборачиваюсь.

— Евстигнеев Фёдор Михайлович? — окликают меня.

Я оборачиваюсь на зов и вижу мужчину непримечательной внешности, который стоит возле серой 21-ой Волги. Автомобиль на Набережной — сам по себе нонсенс.

Сюда в пешеходную зону просто так не пустят. Да и мужчина на вид, прямо скажем, специфический. Некоторые профессии накладывают на внешность неизгладимый отпечаток. Это я вижу и как писатель, и как игрок.

— Он самый, — не вижу смысла отпираться. — Чем обязан?

— Позвольте с вами побеседовать, — говорит мужчина.

— О чём?

— О том самом, чем вы только что загрязняли акваторию Черноморского побережья, — усмехается он. — О картах.

— Витя, там тебя Егоров вызывает, — голос недавно переведённого из Киева коллеги отвлёк следователя ялтинской прокуратуры Виктора Сергеевича Болотина от достаточно тяжких дум.

А всё дело было в деле, вот уж неловкий каламбур на грани тавтологии, которое Виктор Сергеевич тащил уже несколько дней. А именно об убийстве залётных шулеров.

То, что орудует целая банда, стало понятно практически сразу, одиночке такого просто не совершить, плюс экспертиза показала, что убивали жертв минимум двое и эти двое точно знают, как браться за оружие. Раны на телах жертв даже не говорили, а буквально кричали об этом.

В связи с этим Болотину было даже как-то не по себе от того нелепого наезда на московского писателя, как там его? Евстигнеева, да. Это только на первый взгляд он производил подозрительное впечатление, а на самом деле ну никак не мог ни в чём подобном участвовать.

Но не это было главное. Главным было какое-то звериное чутьё, которое, как у хорошего следака, было у Болотина. Виктор Сергеевич нутром чувствовал, что убийство это не последнее.

Вот только сделать ничего было нельзя. Вся местная криминальная или около того шушера выглядела как будто парализованной. Все как воды в рот набрали и осведомители, которые и являются главным активом в подобных делах, ничем помочь не могли.

Конечно, Болотин не сомневался, что рано или поздно распутает эту ниточку, по-другому и быть не могло, но всё равно.

Чувство, что из-за него и его нерасторопности могут погибнуть люди, на шулеров и тому подобную гнусь ему было плевать, притом люди случайные, вызывало самое настоящее отчаяние.

— Иду, ответил Виктор Сергеевич и поправив форменный мундир, его начальник, советник юстиции первого класса Кулёмин был практически педантом, отправился в кабинет.

Пройдя пяток гулких коридоров и, поймав на ранних залысинах парочку солнечных зайчиков из окон, Болотин остановился возле обитой дерматином двери.

Ещё раз поправил мундир и постучав вошёл в кабинет.

— Вызывали, Павел Фёдорович? — спросил Болотин у своего начальника.

— Да, Витя, вызывал, — ответил тот.

Егоров был не один в кабинете. В кресле напротив необъятного стола сидел уже пожилой мужчина в ничем не примечательном коричневом костюме. Незнакомец вот вообще ничего из себя не представлял, но Болотин был слишком хорошим следователем, пусть и слишком долго задержавшимся в Ялте чтобы не понять то, что перед ним его коллега. И судя по тому, как с незнакомцем держался Егоров, очень важный коллега, может быть даже особо важный.

Егоров между тем продолжил:

— Витя, познакомься с Олегом Петровичем Фёдоровым, государственным советником юстиции второго класса и следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры.

— Приятно познакомиться, Виктор