одна точила зуб еще со времен нашего появления здесь. Жесткие условия нахождения среди глухого леса, многочисленных видов мутантов и аномалий, способствовали проявлению таких качеств как сила, выносливость, жесткость. А если учесть, что деревня уже много лет взращивала великолепных проводников и бойцов, то условия царившие в ней, казались просто сверхчеловеческими. Все это затрагивало только мужское население. До восемнадцати лет, каждый был обязан тренироваться, а потом сдать экзамен и поступить в полное распоряжение верховных семей. Именно они на общем совете, найдут применение новому, взрослому члену деревни.

Мальчишки и юноши подходили к дому, где на пороге их встречал мужчина лет пятидесяти. Он был высокий, с внимательным взглядом карих, прищуренных глаз. Жилистые, узловатые руки выглядывали из закатанной до плеч рубашки. Молча тыкая пальцем в учеников, указывал им на тренажеры, которыми был окружен его дом, а кого-то, так же беззвучно отставлял в сторону. Те, кому выпала участь тренировок, сразу начинали “работать” с остервенением и высокой отдачей. В группу, куда вошел и я, мастер также отобрал братьев Атрика и Свона. Это были, если так можно сказать мои враги. Один старше почти на два года, другой на три. Я поиграл желваками, понимая, что скорее всего сейчас будут бои друг с другом и мне опять знатно достанется. После таких спаррингов, где оппонентами оказывались братья, мне крепко доставалось. Чаще всего это происходило в моменты, когда мастер не видел или занимался другими учениками. Тычки и оплеухи сыпались не в пол силы как было положено, а по-настоящему. Я постоянно оказывался на земле или стоял, согнувшись от ударов. Очень часто, после тренировок или вообще встречаясь где-либо в деревне, меня постоянно зажимали и били. Били сильно, до крови и синяков. Я был для них чужаком и к тому же сыном старосты. Когда у меня начались первые тренировки, то я вообще не хотел идти к учителю, ненавидя его и его занятия. Отец подолгу со мной разговаривал, объясняя, что деваться некуда и надо терпеть. Заканчивал он всегда одинаково:

- “И к тому же не забывай, у тебя есть сестра и ты обязан о ней заботиться”.

Наверное, если бы не Улика, я не выдержал бы всех этих издевательств. Моя старшая сестра, была воплощением самой доброты. Я ни разу не видел ее в гневе или даже в легком раздражении. Именно она учила меня читать и писать. К своим тринадцати годам я делал это уже сносно, особенно если учесть, что в деревне грамотных почти не было. Я очень любил сестру и всегда чувствовал боль от того, что она пережила в детстве и от чего не смогла до конца оправиться. Единственный с кем она разговаривала был я и иногда отец. Все остальное время молчала и занималась делами по дому или общими, деревенскими повинностями, такими как сбор грибов, ягод или рукоделием.

Я терпел ради нее, а потом просто начал втягиваться и стал тренироваться больше и усерднее чем другие.

Сегодня, не смотря на очередные слова отца о терпении, решил дать отпор любому, кто попытается меня обидеть, ведь кроме братьев, это позволяли себе и другие. В этот раз этим другим оказался Пастэр. Крупный парень шестнадцати лет, не водивший дружбу с Атриком и Своном, почему-то так же как и они, невзлюбил меня. Он был внуком одного из лидеров и сыном старшего в деревне. Учитель выделял Пастэра, чувствуя в нем потенциал и закрывал глаза на мои синяки. Для лентяев, а с его слов ими были мы все, у него в арсенале находились палки, которыми он с удовольствием охаживал нас по разным частям тела. Мягкое дерево вряд ли могло сломать кость, но синяки обеспечивало знатно. Причем провинившиеся, ходили и нарезали такие ветки, достаточно далеко от поселения, это было худшим наказанием по сравнению с ушибами и царапинами. Кустарник произрастал возле аномальной части леса, приближаться к которой, строго настрого запрещалось. Там местами даже сохранились древние таблички с черепом и костями. Никто не знал, что это значит, но от данного места веяло страхом и смертью.

Эндрю, так звали мастера, расставил нас по парам и конечно мне достался Пастэр. Братья довольно посмеивались, а любимчик учителя демонстративно хрустел пальцами рук.

После небольшой разминки начались отработки приемов. Один из бойцов, должен был блокировать удар, потом смещаться в сторону подсекать соперника уронив на землю. Дальше шло добивание лежачего, по жизненно важным точкам. Сотни и тысячи раз мы делали это задание и уж кто-кто, а Пастэр владел им в совершенстве. Проведя первый прием, когда он опрокинул меня, я успел напрячь живот и сильный удар не пробил мою защиту. Второй раз он схитрил и сделав вид, что хочет добить в то же место, мощно зарядил ладонью в лоб. Я напряг пресс и автоматически приподнял голову. Удар по ней вызвал двойной эффект, так как я еще и знатно приложился затылком о землю. Перед глазами все поплыло и закачалось, словно я смотрел через мутную пленку. Была моя очередь проводить прием, но все только посмеялись, когда я попытался это сделать, расплывающемуся передо мной Пастэру. Он просто заржал и отпихнул от себя. Мастер посмотрел в нашу сторону и ученики притихли. Голова гудела, но картинка более-менее начала вставать на место. Мы продолжили и в этот раз я не стал делать по правилам. Как только провел подсечку, наклонился и неожиданно даже для себя, подшагнул и ударил передним коленом в челюсть. Голова дернулась и глаза лежащего закатились, обнажив страшные белки, а потом снова вернулись на место. Они ошалело вращались, пока наконец хоть как-то не сконцентрировались на мне. Пастэр попытался встать, но тут же рухнул обратно на землю. Учитель подошел к нам, взял его челюсть в руку и чуть подвигал в стороны, потом заглянул в глаза и кратко сказал:

— На сегодня для тебя все, на этой неделе не приходи.

Он вынес ему пучки трав и объяснив как заваривать и принимать, отправил домой. Меня молча взял за плечо и подвел к освободившемуся столбу, замотанному в несколько слоев толстой кожей.

— Три часа. Удары руками. Начинай.

Я сглотнул и не смотря на Эндрю, сразу начал бить по достаточно жесткому покрытию.

Все закончили, а я продолжил выбрасывать вперед кулаки. Чем больше проходило времени, тем ожесточенней становились мои удары. Казалось, открывалось уже третье дыхание, а я все бил, бил и бил. Кожи на костяшках давно не было. Боль начала отрезвлять и теперь каждый удар приносил сильные мучения.