Роза Моисеевна добилась своего. Он демонстративно плюхается за стол и складывает руки на мощной груди. А часы у него шикоз… Небось моей премии на такие не хватит.

Глядя на играющие желваки потенциального жениха, понимаю, что пойду не домой, а к Алке. В одно жало столько пить нельзя, сколько мне сейчас нужно для анестезии раненого самолюбия.

— Герочка, ты же собирался завтра на какой-то концерт? Яночка тоже очень любит музыку, — прямолинейно, как оглобля, сводничает Роза Моисеевна. — Мне кажется, вам стоит объединиться.

Герман смотрит на меня лютым зверем, мол, только попробуй согласиться!

Уж не знаю, как его мать за яйца взяла, походу, чем-то он серьезно провинился, но отказать напрямую он ей не может. Сочувствую, мужик. Я сама — заложник обстоятельств. Так что мне твоим безвыходным положением пользоваться ни к чему.

Данный самец оказался для моих планов непригоден, поэтому я от щедроты душевной иду ему навстречу:

— Да, — пафосно киваю я. — Обожаю русский романс девятнадцатого века. Потрясающая эстетика!

И добившись нужного эффекта, а именно кислого лица Геры, я без всякого предупреждения, добавив дурнины в голос, истошно завываю:

— Я за двадцать минут опьянеть не смогла от бокала холодного бренди…

Мужика серьезно передергивает, потому что фальшивлю я крайне талантливо. Говорят, у скрипачей идеальный слух. Злорадству моему нет предела. А нечего смотреть на меня так снисходительно! Можно подумать, я тут по доброй воле маринуюсь.

— Мама, наши вкусы с Инной немного расходятся, — рубит Герман, а я молча проглатываю, что он не запомнил мое имя. Каз-зел. — Я иду на рок-вечеринку.

— Это же ужасное варварство! — встреваю я. — Вам непременно нужно послушать что-нибудь стоящее, вот в воскресенье в филармонии будет потрясающий концерт органной музыки! — захлебываясь восторгом, вещаю я.

— А вы должно быть в душе певица? — ехидно спрашивает женишок.

— Да, я пою постоянно! — надеюсь мои слова звучат угрожающе.

Чувак, я тоже скована обязательствами и не могу послать тебя в дальние леса. Будь мужиком, прояви твердость, поставь крест на этой дурной затее сам!

— А в профессиональной деятельности это вам не мешает?

— Что вы! Даже помогает! Я — стоматолог! Всегда пою своим клиентам! Хотите посмотрю ваши маляры?

Судя по выражению лица Германа, неизвестно, что его пугает больше: мой вокал или моя профессия.

— Нет, благодарю. У меня с зубами все в порядке, — цедит он и с тоской поглядывает на часы.

Я тоже уже не знаю, что еще придумать, и как свалить из этого гостеприимного дома, не нарушив данного матери слова. Не то чтобы я была такой честной… Просто Роза Моисеевна как пить дать меня сдаст.

Надеюсь, это была наша первая и последняя встреча.

Посылая мне спасение, раздается рингтон моего мобильника.

О! Алка звонит!

— Да, мамулечка! — воркую я в трубку идиотским голосом под одобрительным взглядом Розы Моисеевны. — Можно я сегодня до девяти?

— Чего? — охреневает Алла, на заднем плане у которой надрывается кавер-группа. — Ты надышалась своих препаратов?

— Ну, хорошо. Тогда я буду в половине девятого! Я больше не буду опаздывать!

— Так. Я поняла, что ничего не поняла. Ты ко мне придешь?

— Конечно, домой! Как ты могла подумать?

— Э… Ладно. Вина купишь?

— Разумеется! Когда я тебя подводила, мам!

— Какая хорошая девочка, да, Гера? — слышу я умильный голос Розы Моисеевны.

— Да пизд… гм… вообще! — с чувством отвечает он.

— Обязательно проводи Яночку! — продолжает свое грязное дело бабуся.

О, нет! Только не это…

Озверевшая от моих речей Алка требует:

— Ты мне все расскажешь в подробностях!

— Да-да! Скоро буду! — я кладу трубку и, состроив максимально расстроенный взгляд, обращаюсь к Розе Моисеевне: — К сожалению, мне пора. Спасибо за приглашение, было очень приятно познакомиться.

— Не волнуйся, Яночка! Герочка тебя подвезет, — радостно отвечает бабусенция, блестя глазами и брюлликами в ушах.

— Это так благородно! В наше время невинной девушке так опасно поздним вечером в городе… — несу я какую-то ахинею, выбираясь из-за стола.

— Если девушка до сих пор невинна, то возможно, ей уже ничего не угрожает, — ворчит Гера.

Ах ты козлина! Вот хотела я с тобой договориться по-хорошему за дверями квартиры. Хрен тебе! Теперь повезешь меня до самого парка Гагарина!

— Я только на минуточку, носик попудрю… — предупреждаю я, потому что сил моих нет, как колется жуткая блуза, заправленная под юбку.

Герман машет рукой и идет в прихожую, а я юркаю в ванную, где, задрав проклятущий тяжелый бархатный подол, я с наслаждением, как мартышка, чешу живот под сбившейся комом блузкой. Она больше, чем нужно, размера на три и придает мне слегка беременный вид. И как эту хрень тетка раньше носила?

Хорошо, что я отказалась от идиотской идеи напялить парик.

Расправив пыточную одежду, я заодно решаю поправить чулок. Это-то и становится моей роковой ошибкой. Кажется, именно с этого момента все покатилось куда-то не туда.

Глава 2. Репутационные риски

Стоит мне принять позу цапли, ибо не так-то просто, удерживая подбородком подол, расправлять завернувшуюся резинку, я чувствую, что земля уходит у меня из-под ног.

Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, опорная ступня в тапочке начинает свое несанкционированное скольжение, и я, взмахнув руками и подчиняясь гравитации, под звон посыпавшихся с полки баночек со всей дури плюхаюсь попцом на бортик ванной.

Удар такой силы даже бархатному чудовищу смягчить не под силу, и у меня перед глазами вспыхивают ослепительные звезды.

— Ёб твою в бога-душу-гроб-три креста-мать! — вырывается у меня.

Уже в красках представляю, как я завтра поползу с синей задницей в травмпункт со словами: «Помогите, хвост отваливается».

Пока я ловлю приход, пытаясь перевести дыхание, дверь в ванную распахивается:

— Инна, с вами все в поря… — по мере осмотра места происшествия голос Германа, чтоб ему грести ушами в камыши, становится все тише.

Я срочно опускаю подол, стараясь не задумываться,