Терзаемый сомнениями, Глеб дошёл почти до конца парка, когда его внимание привлек шум. Трое мальчишек с улюлюканьем гнались по улице за маленькой цыганкой. Оборвашка мчалась во все лопатки. Её босые ноги так и мелькали в ворохе юбок, а широкие рукава с оборками развевались, точно крылья. Добежав до ограды, девчонка повернулась к преследователям лицом и, затравленно озираясь, пёстрой бабочкой замерла возле чугунной решётки. Сорванцы остановились и со злорадными ухмылками медленно подступали к ней. Теперь, когда они загнали цыганку в тупик, спешить было некуда, и шалопаи наслаждались своей победой. Неожиданно девчонка ухватилась за прутья ограды и с ловкостью обезьянки полезла вверх.

— Эй, смотри-ка, она уходит! — крикнул один мальчишка и бросился следом за ней.

— От нас не уйдёт, — возразил другой.

Подскочив к ограде, он попытался стянуть беглянку, но та изловчилась и лягнула его в глаз. Забияка вскрикнул и, ухватившись за голову, полетел вниз, повалив при этом своего товарища.

Тем временем маленькая цыганка оседлала ограду и сверху оглянулась на преследователей, которые, как жуки, карабкались за ней. Вдруг властный мальчишеский голос заставил их остановиться:

— Не смейте её трогать! Пошли прочь, или я позову стражу! — прикрикнул Глеб.

При упоминании о блюстителях порядка сорванцы переглянулись, мигом сползли вниз и без лишних слов дали дёру. Оборвашка хотела последовать их примеру, но зацепилась юбкой за остроконечную пику, венчающую чугунные прутья. Раздался треск материи, и девчушка кубарем свалилась с ограды прямо к ногам Глеба. Он склонился, чтобы помочь ей подняться, но она резко отпрянула, перекатилась, с вёрткостью акробатки вскочила на ноги и в бойцовской позе замерла напротив мальчика, выставив перед собой кулаки. Спутанные кудрявые волосы окутывали её густой гривой, отчего детская фигурка казалась совсем хрупкой, но в маленькой цыганке чувствовалась решимость пантеры биться до конца.

Глебу ситуация показалась настолько комичной, что он невольно рассмеялся. Девчонка озадаченно посмотрела на него и с подозрением спросила:

— Чего лыбишься?

— Ты думаешь, я собираюсь с тобой драться?

— Я таких, как ты, двоих отделаю. Попробуй только кликнуть охрану, — воинственно произнесла оборвашка, но кулаки всё же опустила.

— Я не дерусь с девочками, — сказал Глеб и добавил: — У тебя на лице кровь.

— Тебе-то что?

Она обтёрла кровь тыльной стороной ладони.

— Э, да у тебя на щеке глубокая царапина. Надо смазать мазью. Пошли. — Глеб кивком приказал девочке следовать за ним, но она не сдвинулась с места.

— Я сама о себе позабочусь. Хочешь сдать меня страже, хитрый лис?

— Думаешь, ты такая важная персона, что у стражи больше нет дел, как с тобой возиться? Я просто предложил тебе обработать ранку, чтобы щека не распухла. Не хочешь — твоё дело.

Глеб передернул плечами. Чего ради он нянчится с этой упрямой дикаркой? Судя по её виду, она не избалована излишней заботой, на ней и так всё заживёт, как на кошке.

— Не боишься звать меня в свой дом? — с издёвкой спросила она.

— А чего мне бояться?

— Ты чокнутый. Я ведь цыганка. — Девчонка вскинула руку и тихонько звякнула браслетами.

— Вижу, что не баронесса, — фыркнул Глеб. Его насмешка задела её за живое. Если он круглый год носит башмаки, это ещё не причина, чтобы задирать нос. Она гордо вскинула голову и с достоинством произнесла:

— Чтоб ты знал: мой отец — цыганский барон.

— Очень приятно. Обознался, ваша светлость, — шутливо поклонился Глеб.

Это было последней каплей. Девчонка в ярости сжала кулаки и тряхнула спутанной гривой так, что все мониста и браслеты жалобно тренькнули.

— Не веришь, что я дочь цыганского барона?! Землю поцелую! — вскинулась она.

— Отчего ты такая обидчивая? Что ни скажи — сразу злишься.

В мальчишке не было враждебности, и его открытость обезоружила девчушку.

— Вовсе я не злюсь. Зачем не веришь, когда правду говорю? — насупившись, буркнула она.

На вид Глеб и цыганка были ровесниками, хотя мальчик понимал, что он намного старше. Несмотря на пёстрый ворох юбок и оборок, девчушка казалась худенькой и тщедушной, как дети, которые не едят вдосталь. Глеб вспомнил, как она затравленно прижималась к ограде, когда её окружили трое мальчишек, и вдруг понял, что она вовсе не злюка и не забияка. Просто её часто обижают, и ей приходится защищаться самой. Вряд ли кому-нибудь есть до неё дело, иначе она не ходила бы чумазая и босоногая, ведь земля осенью уже далеко не тёплая. Ему захотелось сделать для неё хоть что-нибудь хорошее.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Марика. А что? — Она с вызовом вскинула глазищи, не зная, какого подвоха ожидать.

— Послушай, честное слово, я не сделаю тебе ничего дурного. Если не хочешь идти со мной, то неподалёку есть фонтан. Можешь там умыться, а я принесу мазь и чего-нибудь поесть.

Марика с недоверием смотрела на мальчугана. Он не цыган, а значит недруг. Почему тогда вступился за неё и не выдал тем двуногим ослам? Почему не брезговал позвать её в свой дом, хотя сразу видно, что сам не из бедных. Конечно, одет не так нарядно, как купеческие сынки, что щеголяют в пёстрых шёлковых жилетках, в фуражках с околышком и сапожках со скрипом. Но она вынуждена была признать, что он в сто раз красивее всех остальных мальчишек.

— Зачем я должна верить твоему слову? — спросила она.

— А почему бы и нет?

После некоторого раздумья Марика кивнула. Когда Глеб вернулся, девчонки уже не было. Впрочем, этого следовало ожидать. И все же он огорчился. Дикарка была не похожа ни на кого из ребят, с кем Глебу доводилось общаться, но ему казалось, что она смогла бы понять его лучше, чем дети знати. Им обоим в жизни не слишком повезло. Конечно, на первый взгляд, у него было всё, о чём только можно мечтать, но что значат почести и богатства по сравнению с тем, что он обречён навсегда остаться недоростком.

Глеб сел на парапет фонтана и, положив рядом с собой ненужный теперь свёрток с едой, рассеянно опустил ладонь в по-осеннему тёмную воду, глядя, как пузырьки воздуха обрисовывают серебристым контуром его руку.

— Эй, ты, эй! — вдруг услышал он приглушённый оклик.

Кусты раздвинулись, и в них появилась Марика.

— А я думал, что ты ушла, — обрадовался Глеб. Когда она увидела его неподдельную радость, уголки её губ дрогнули и робко приподнялись, готовые вот-вот снова опуститься в настороженной хмурой гримаске. Глеб улыбнулся, и лицо маленькой цыганки медленно, как распускается цветок, тоже расцвело широкой улыбкой. Они стояли и смеялись безо всякой причины, просто потому, что они были детьми, потому, что иногда хочется забыть о невзгодах, и ещё потому, что они встретились: босоногая оборвашка — дочь цыганского барона, и всеми обожаемый принц, которому не суждено вырасти.