В разные годы разными были китайцы, в разных людей превращались. Если китайцы звали русских ламозами, то русские китайцев ходями. Еще – чумизой, бачками. Привыкли бачки перемахивать на эту сторону границы, как к себе домой.

Хотя знают, что тут побегать и покуролесить не дадут – живо накроют. И даже по шее накостылять могут.

Коряков вновь приладил к губам саксофон, дотянул сложную печальную мелодию до конца, затем отложил инструмент в сторону…

31 декабря. Застава № 12. 15 час. 10 мин.

Была у лейтенанта девушка. В городе Уссурийске. Жила она недалеко от китайского рынка, в старом, двухэтажном, времен атамана Калмыкова доме, любила бегать на танцы и смотреть западные приключенческие фильмы.

Познакомился с ней Коряков случайно – приезжал в Уссурийск за лекарствами для заставы, набрал целую коробку различных пилюль, конфет-сосалок, сладких детских микстур, с которыми подручно было лишь пить чай, но потом выяснилось, что микстуры эти – серьезные лекарства; снадобий набралось столько, что они не влезли в коробку, и заведующая аптекой, дородная усатая тетка прокричала, зычным голосом в пространство:

– Лена!

И хотя крик рассыпался, врезавшись в кирпичный угол аптечной стены, Лена услышала его и не замедлила предстать перед ясными очами «шефши».

– Леночка, помоги красному командиру обвязать ящик скотчем. Иначе вместо лекарств он доставит на заставу лишь одни обертки.

Язык у «шефши» был острый. Корякову показалось, что дама даже язвительно ухмыльнулась себе в усы.

Лена подскочила к покрасневшему лейтенанту, обхватила коробку руками, приподняла ее.

– Тяжелая. Солдаты у вас не служить будут, а лишь есть лекарства. Тут пилюль хватит на весь город Уссурийск. А микстур – и того больше.

Язык у Лены, похоже, был таким же острым, как и у ее «шефши». Коряков покраснел сильнее, ему показалось, что он сейчас поплывет, замкнется, поугрюмеет, как это часто бывает с людьми, не привыкшими общаться накоротке с таким «деликатным» материалом, как женщины, но Коряков справился с собой и проговорил весело, стараясь, чтобы голое его не дрожал:

– Хорошеньким девушкам запрещено поднимать тяжести.

Услышав эту философскую «сентенцию», «шефша» крякнула в усы:

– Лен, а красный командир – не промах. Будь с ним осторожна. Иначе утащит тебя на заставу и будешь вместо столицы Уссурийского края сидеть в какой-нибудь дыре, в которую даже электричество не проведено, и заучивать позывные местной радиостанции, чтобы подать сигнал, когда шпион полезет на нашу сторону.

Лена засмеялась.

– За меня не беспокойтесь. Уцелею!

«Шефша» крякнула вновь:

– Мое дело – предупредить. – «Шефша» выпрямилась во весь свой гвардейский рост и, будто военный корабль, уплыла в свою законную гавань: директорский кабинет.

Лена принесла моток широкого желтоватого скотча, обмотала им коробку, из скотча же слепила ручку, чтобы коробку было удобно нести, и помогла погрузить медикаменты в уазик.

Когда прощались, Коряков, краснея, как школьник, проговорил:

– Лена, вас можно угостить чашкой кофе?

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Прямо сейчас – нет. Давайте в следующий раз.

С той поры, если возникала надобность съездить в Уссурийск, лейтенант, имевший право сопровождать машины, старался не упускать такую возможность.

Лена работала в аптеке посменно, через раз, и две поездки лейтенанта оказались пустыми, – на вопрос Корякова, можно ли увидеть Лену, из кабинета шумной скирдой выплывала «шефиня» и, топорща усы, говорила лейтенанту:

– Если хотите, молодой человек, подождите до завтра. Аптека открывается в восемь тридцать утра, Леночка на работу обычно не опаздывает, приходит вовремя. Может, вам постелить коврик на крыльце – переночуете… А?

Лицо лейтенанта покрывалось красными пятнами, он не знал, что ответить «шефше», а потом, «шефша» ему в матери годилась, – топорщила усы и делалась похожей на «дедушку русской авиации» господина Жуковского. Правда, без бороды. Конечно, в конце концов лейтенант мог найти нужные слова и ответить достойно – голова у него была вполне добротная, без дырок, но смущало одно – возраст «шефши». Люди в таком возрасте считают, что имеют право подсмеиваться над кем угодно, даже над Керенским, пардон, а вот их подкалывать не может никто, ни один человек. И очень обижаются, когда их кто-то поддевает.

– Блох в вашем коврике, наверное, полно, – лейтенант пренебрежительно фыркал и покидал аптеку.

«Шефша» озадаченно смотрела ему вслед и топорщила усы.

Промахнувшись раза два, Коряков наконец угодил точно на Лену. Она сидела на месте дежурного провизора, тонкая, гибкая, какая-то очень домашняя, близкая, Корякову показалось, что он знает ее давным-давно.

Увидев лейтенанта, Лена улыбнулась смущенно и одновременно обрадованно.

– Леночка, кофе готов, уже стынет, – сказал лейтенант, сделал Лене легкий поклон – прошу, мол…

Лена смутилась.

– Что, есть какой-то повод?

– Есть, меня сегодня представили к званию старшего лейтенанта.

– Поздравляю.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – Коряков поплевал через левое плечо. – Поздравлять еще рано, но кофе выпить можно.

– Хорошо. Я только у Ирины Исаковны отпрошусь.

Значит, «шефшу» звали Ириной Исаковной.

Ирина Исаковна, легка на помине, не замедлила высунуться из своей двери – она находилась совсем рядом, – окинула критическим оком лейтенанта и, произнеся хрипловато «Ну-ну», вновь скрылась в двери. Лена скрылась следом.

Через минуту вышла с виноватой улыбкой, – у Корякова даже сердце защемило: не отпустила Лену эта унтер-офицерша, – но нет, все было тип-топ, у Лены на правой щеке от улыбки образовалась милая ямочка:

– Пошли, господин офицер!

– У нас, у армейских, господ нет, у нас – товарищи.

Лена снова улыбнулась.

– Мне слово «товарищ» нравится гораздо больше, чем «господин». От «господина» веет холодном ветром, от «товарища», – Лена красноречиво развела руки в стороны, – как бы ни изгалялись господа демократы, – теплом.

Они шли по заснеженной, сплошь в резких синих прочерках улице, – солнце било косо, из-за деревьев, оставляло длинные яркие тени. Коряков косил глаза на девушку, ощущал внутри тревожное тепло: он верил и не верил одновременно, что эта красивая девушка имеет отношение к нему, идет рядом с ним. Может, она просто обгоняет по тротуару невысокого мрачноватого лейтенанта, сейчас уйдет вперед и навсегда исчезнет из вида… И из его жизни.

Этого лейтенант Коряков боялся.

Большая часть кафе в Уссурийске еще не работала, в остальных сонные официантки лениво позевывали, сидя за столиками, ожидая клиентов, а точнее – вечера, вместе с ним – притока молодых говорливых людей с толстыми кошельками – продавцов китайского рынка.

Когда придут «бравые китайские парни», рекой польется все, и ханжа – рисовая водка, привезенная по железной дороге из Харбина, и деньги – не рубли, не юани, а американская зелень, – тогда лица дам расплывутся в потрясенных улыбках.

Впрочем, про женщин, которые обожают «бравых китайских парней», начальник коряковской заставы капитан Шемякин говорил, что в них его восхищает одна черта…

– Какая?

– Та, которая делит задницу на две половинки.

Шагая по тротуару. Коряков даже ладонь прижал к губам – не дай бог эта фраза сорвется с языка… На щеках у него появился темный стыдливый румянец.

Они зашли в кафе, вход в которое украшали золоченые китайские фонари.

– Здесь немного дороже будет, чем в других местах, но качество отменное, – сказала Лена.

– О деньгах не беспокойтесь, Леночка. – Корякин махнул рукой, жест был