для мягкого европейского климата. И гости один за другим облачались в куртки и плащи, которые притащили в руках. Нам в наших комбинезонах, пожалуй, было комфортней всех. Хоть раз за уикенд восстановлена справедливость! Правда, назавтра обещали похолодание. Но это скорей облегчение для моторов, а мы не раз успеем свариться.

Из пилотов помимо меня на растерзание пишущей братии были приглашены: Себастьян Фирелли, немногословный Пит Зебровски, а также не попавший в первую тройку, но, несомненно, остающийся центральным персонаж, по крайней мере, из присутствующих. Его припасли на десерт. После протокольных формальностей зашёл разговор по существу. Итало-американец в красках нахваливал гладкий немецкий асфальт, более милый его копчику, нежели кочковатый Детройт. Зебровски едва заметно кивал. Тридцать первый номер тоже помалкивал, улыбаясь загадочно и немного зловеще. Я на их звёздном фоне, должно быть, выглядел потерянным, от нечего делать разглядывая потолок. Заключённые в алюминий квадратики навевали ассоциации не то с джазом, не то с первой высадкой на Луну, отчего — благополучно похоронено в недрах неразборчивой памяти. Но наконец не обошли вниманием и меня, задав ожидаемый вопрос:

— Скажите, как вам удалось на четвёртом секторе отыгрывать по полсекунды?

Всего-то секрет: любой раллист средней руки знает — перед трамплином в точке излома иногда лучше тормознуть, чтобы вращаемые мотором колёса цеплялись за дорогу, а не за воздух. Тут же, под гнётом аэродинамики, достаточно просто на долю мгновения ослабить газ, и только когда тебя вдавило в асфальт, жать, борясь с перегрузкой. Если же этого не сделать, после резкого перехода подъёма в спуск передние шины из-за потери прижима норовят уйти с идеальной траектории. И приходится серьёзней жертвовать разгоном, чтобы остаться в Удавке — местном жутковатом шедевре: Штопоре, проходимом на скорости Красной Воды…

— Сегодня у нас лучшая машина, — изрёк я вместо этого положенную банальность, краем глаза поймав на себе неодобрительный взгляд босса. Ах да! Такое было позволительно говорить Бобу. А я сказанным вроде как принижаю его талант… Чёрт! Насколько всё сложно!..

Шеф вовсе не был приверженцем левацких идей. Но чутьём бизнесмена первым уловил: откуда дует шелестящий купюрами ветер. Как до него угадали хваткие коллеги, стригущие урожай на ниве бокса, футбола и баскетбола. Взяв под крыло талантливого темнокожего паренька, он смекнул, что негодование одной части общества только прибавит ему популярности у другой, на чьей стороне найдутся и ретивые журналисты, и прагматичные спонсоры.

Потомок африканцев в долгу не остался, влюбив в себя почти весь паддок и наступив поборникам «традиционных ценностей» на их нежно-белые мозоли. «Бокс и баскетбол куда ни шло, — верещали те. — Но доверить тому, в чьих жилах течёт кровь дикарей, гоночный автомобиль, представляющий смертельную опасность для трёх десятков пилотов и, бог ведает, скольких зрителей!..»

Соперники же в шутку прозвали мозг под курчавой шевелюрой «мерзлотой под пальмами». И Бобби Мэврик доказывал это делом. Если кому-то фартило вылезти вперёд, он спокойно приходил вторым или третьим. Но чаще побеждал. А они, чувствуя, как он безнадёжно отрывается в турнирной таблице, рисковали и, ошибаясь, откатывались в хвост или просто сходили. Пресса чуть ли не с Индианаполиса начала оплакивать безвременно почившую интригу, зевками моля об её воскрешении. И, возможно, перестаралась:

До окончания сезона оставалось три этапа, на первом из которых, проходящем на скоростном овале в Мичигане, лидер зачёта мог досрочно оформить чемпионство, даже не попадая на подиум. Оттого на первых кругах не рвался вперёд. В отличие от другого новичка — Фрэнка Лайквуда, смазливого любимца «белых консерваторов», который после стартовых неудач ощутил вкус побед, намереваясь сместить со второй строчки опытного Себастьяна Фирелли. Мэврику не было никакого резона вмешиваться в их борьбу. Но капризом судьбы он физически оказался между ними на трассе.

Фирелли прошёл его по внутреннему радиусу, а Лайквуд излишне оптимистично сунулся снаружи, слегка резанув кромкой антикрыла заднее правое колесо. И при заходе в вираж резина взорвалась. Боб пытался отловить машину рулём, но её, развернув, на скорости под двести миль швырнуло о стену.

Со стороны, тем не менее, инцидент не выглядел фатальным. Столкновение произошло под острым углом. Нет: удар с бесконечным скольжением вдоль бетонного отбойника, искрами и отлетающими колёсами смотрелся жутко! Ясно было, что после такого шасси не подлежит восстановлению. Но кокпит уцелел, сохраняя надежду, что худшего удалось избежать…

Если б не свешенная набок голова…

Она оставалась неподвижной, уставившись из-за ошмётков развороченного моторного отсека в наехавший полным зумом объектив телекамеры жуткой улыбкой. Этаким смайликом, стилизованным под африканскую маску. Смайлик… Смай… — чёртовы ассоциации!.. Для Гордона Смайли трагический исход стал очевиден ещё за миг до чудовищного тарана, когда после заноса его болид выставило перпендикулярно стене, через полсекунды превратив в размазанный огненный смерч. Авария Мэврика скорее напоминала затянувшийся кошмарный сон, постепенно открывая детали складывающейся невесёлой картины…

Боб шутил по поводу необычного дизайна, что в джунглях принято цеплять себе на затылок нарисованное лицо, чтобы хищник думал: ты его прекрасно видишь и с внезапным нападением со спины следует повременить. А изображённое на шлеме оно отобьёт соперникам охоту к «кинжальным» атакам. По злой иронии, шлем Лайквуда был расписан под голову ягуара, его же машина имела чёрно-жёлтый окрас.

Со временем при тяжёлых авариях маршалы догадались натягивать полотно, дабы не превращать борьбу за жизнь пилота в продолжение шоу. Тогда же всё происходило на глазах миллиона зрителей. И маска на застрявшем шлеме, словно присвоив себе отделённую от тела душу, злорадно скалилась с миллиона телеэкранов. Я смотрел ту трансляцию и тоже её видел… Может, она меня и выбрала тогда?.. Но что-то я совсем расфантазировался!..

— А вы какую музыку слушаете?

Это опять вопрос мне (сильно же я удалился мыслями от реальности). Как будто от моего ответа зависит, что будет сегодня до ночи громыхать и бубнить над Штайнвальдом. Бросить им дежурное: «Битлз, Роллинг Стоунз»? И если они спросят: а кого чаще?..

— Всё, кроме техно и евро-попа, — ответил я.

Фрэнк Лайквуд расплылся в улыбке. Похоже, он полуминутой назад слово в слово сказал то же самое. Или с точностью до наоборот… А, впрочем, музыка, как и любое другое искусство, скорей всего ему по барабану. Единственным достойным внимания предметом, надо думать, для него является он сам. Может позировать голышом для глянцевого журнала, без смущения подставлять фотокамерам потное тело во время занятий в спортзале, или хвастать перед ними очередной гёрлфрэнд, которую кинет через неделю. Но никогда не поделится верными настройками с товарищем по команде.

После Мичигана он демонстрировал завидное хладнокровие. «Сожалею, но зачем было так рисковать, запирая калитку?.. — сыпались