Пытаясь дышать ровнее, Ив сосредоточенно прикусила губу.

Питер велел вспоминать все подробности. Возвращаться назад. Снова и снова. Легко сказать!

Первая ночь. Почему ей не пришло в голову остерегаться Дэвида, как всех остальных мужчин, с которыми она стала встречаться после Марка? Дэвид донимал ее вопросами о жизни, о работе. Он пару раз видел Ив в новостях и вроде бы узнал ее при встрече, но, как правило, передачи начинались либо слишком рано, либо слишком поздно — Дэвид обычно приезжал в офис к восьми. Он был адвокат.

В этот момент оба ясно сознавали, что проведут вместе остаток ночи. Но Дэвид не торопил события. Казалось, его действительно интересовало, какая она на самом деле, эта известная всему городу Ив Мейсон, популярная телеведущая.

И кто знает, может, именно этим он взял ее, разрушил тот барьер отчужденности и холодности, который она так старательно возводила столько лет? Или все произошло позже, когда они легли в постель? Тогда он словно позабыл о душе и сосредоточился на теле, и столь неожиданный контраст между вежливым, дружелюбным, чуточку отстраненным собеседником и неистовым любовником безмерно возбудил ее. Ив с изумлением обнаружила, что отдается безоглядно и естественно, решаясь на то, о чем и помыслить не могла с любым другим мужчиной, даже с Марком.

— Ив, Ив. Ты достойна своего имени[1]. Настоящая женщина. Мне нравится, что ты ничего не скрываешь. Не пытаешься сдержаться.

— Ты всегда так много говоришь, когда занимаешься любовью?

— Я не часто занимаюсь любовью. В основном трахаюсь. Вставил пистон, отдуплился и свободен. Но ты… ты другая.

Дэвид не открыл Америки, не сказал ничего особенного. Банальный комплимент. Но как он это произнес! Прозвучавшая в голосе неподдельная искренность все изменила. Придала совершенно иное значение ничего не значащим словам. Именно тогда он и признался, что хочет встречаться с ней. Они договорились поужинать вместе завтра же вечером и отправиться в Олбани, на уик-энд, когда Ив будет свободна, чтобы познакомиться с родными Дэвида.

Какая женщина устоит перед таким любовником — красивым, нежным, неукротимым и искусным?

Родители Дэвида погибли четыре года назад в автокатастрофе, и с тех пор он воспитывал брата и двух сестер — семнадцатилетнюю хорошенькую Франси, которая в свои годы знала о жизни гораздо больше, чем полагалось бы в таком возрасте, тринадцатилетнего Рика, ничем не выдающегося подростка, помешанного на бейсболе, и Лайзу, семилетнюю Лайзу, не произнесшую ни слова со дня смерти родителей. Дэвид поспешил объяснить, что Лайза вовсе не умственно отсталая — просто перенесла довольно сильное потрясение. Она регулярно посещает логопеда, который утверждает, что девочка делает успехи и скоро поправится.

По мнению Ив, Лайза больше всего нуждалась в любви и заботе женщины, которая могла бы уложить ее спать, подоткнуть одеяло, прочесть на ночь сказку. Она пыталась объяснить это Дэвиду, но тот только посмеялся.

— Именно поэтому ты уделяешь ей столько внимания? В тебе невероятно развит материнский инстинкт, Ив, несмотря на все карьерные устремления!

Он никогда не заговаривал о женитьбе. Однако в то время Ив была уверена, что рано или поздно счастливый миг настанет. Когда оба будут к нему готовы. Какая дура! Какая беспросветная дура! Теперь-то она это видит. Прозрение пришло чересчур поздно.

Ну и хрен с ним, с Дэвидом! Слишком уж он поспешен в своих суждениях. Но все же нужно признать, Ив почти тоскует по Лайзе, которая только что начала понемногу оттаивать и открывать ей душу. Как она похожа на Патти, сестренку Ив, горько рыдавшую, когда та ушла из дому после безобразного скандала с отцом. Патти — точная копия семилетней Ив: такие же тощие ножонки и непокорные вихры.

— Ах уж эти волосы, — частенько жаловалась мать. — Дорогая, заплети их хотя бы в косы или собери в хвостик, если не хочешь подстричь. Не годится, чтобы они свисали на глаза и скрывали твое милое личико!

Ив действительно пряталась за длинными беспорядочно висевшими прядями от всего мира, намеренно отказываясь зачесать их, уверенная, что плотная завеса надежно отделит ее от всех страхов и ужасов детства. Монстров и чудовищ. Особенно от тяжелой руки и оглушительного голоса отца.

Он на стенку полез, когда Ив, окончив приходскую школу, объявила, что собирается в колледж. Даже мама на этот раз не встала на сторону дочери.

— Но, дорогая, к чему тебе колледж? Аллен Харви прекрасно устроен и со временем унаследует магазин отца.

— Мама, я не собираюсь выходить за Аллена! Ради Бога, неужели так трудно понять? Только потому, что я несколько раз встречалась с ним…

— Не смей произносить имя Господа всуе, дрянная девчонка!

Синяя жила угрожающе вздулась на отцовском лбу. Судя по тому, как он потирал ладони, Ив догадалась, что у него руки чешутся врезать ей по физиономии. Несколько лет назад он не задумываясь так и сделал бы.

— Послушай меня, дочка! В наше время колледжи хуже притонов, но это место, Беркли, что ты выбрала, настоящая выгребная яма! Разве не там собрались все радикалы? От них только и жди пакостей вроде вечных протестов и демонстраций! Клянусь, мое дитя никогда…

— Папа, я хочу заниматься политологией и, возможно, еще и журналистикой. Беркли — один из лучших американских университетов, и я получила стипендию, так что тебе не придется выкладывать ни цента за мое обучение. Пойми же, я всего-навсего поступаю в колледж, а не иду на панель!

— Вот уж не уверен, особенно после того, что слышал об этом заведении!

Ссоры и свары продолжались, пока Ив в один прекрасный день попросту не покинула родной дом. В спину ей летели угрозы, а в ушах стояли вопли отца, кричавшего, что коль скоро семья для нее ничего не значит, то пусть блудная дочь не возвращается под отчий кров, особенно если попадет в беду.

Итак, рассчитывать было не на что. Но она впервые вступила в поединок с отцом и вышла победительницей! Теперь Ив наконец вырвалась из клетки и вольна делать все, что захочет.

К этому времени ее худоба незаметно превратилась в стройность, а фигура приобрела отсутствующие прежде формы и неподдельную грацию. Неукротимые лохмы легли на плечи густой блестящей волной цвета темной меди. «Худышка Ив» расцвела и стала настоящей красавицей, но в душе оставалась все той же застенчивой провинциалкой, терзаемой комплексом неполноценности.

Ив выбрала Беркли главным образом потому, что в те дни он символизировал именно ту свободу, которой она так добивалась. Свободу думать и говорить все, что угодно, не ходить по воскресеньям в церковь, свободу переспать с любым парнем, который привлечет ее внимание, хотя тогдашняя Ив вряд ли отважилась бы на это.

Скоро она поняла, что на свидания и развлечения у нее совершенно не хватит времени. Дни были заполнены лекциями, учебой и работой. Нужно было иметь хоть какие-то деньги в дополнение к скудной стипендии и зубрить предметы, чтобы не лишиться и того, что есть. Несколько случайных встреч с однокурсниками лишь укрепили уверенность Ив в том, что всем им надо одно — перепихнуться в машине или номере мотеля. Но до такого она еще не дошла и, кроме того, не набралась смелости признаться, что в восемнадцать лет по-прежнему оставалась девственницей!