Народа-то откуда сколько на улице? Наверное, дневная рабочая смена закончена. И мусора много. Совсем городские службы на все рукой махнули.

Вон и автобусная остановка. Да, детка, я мчу к тебе на всех парах. На метро, конечно, было бы быстрее, но, увы, меня на такой подвиг вряд ли хватит. В метро из-за частых терактов досмотр и контроль такой, что очереди тянутся по полкилометра. На такси тоже денег нет. Да и где сейчас искать такси? Связь-то не работает.

* * *

Неожиданно воздух резко разрывает протяжная тревожная сирена. Людская толпа, казалось, разрозненная и безликая, тут же сплотилась в единое море. Волна из человеческих тел подхватила женщину и понесла по направлению к подземному переходу. Только там, как и в подвалах ближайших домов, давно уже расчищенных и готовых принять прячущихся от бомбежки, можно укрыться от осколков. От прямого удара, конечно, не убережет, а вот от шального куска стекла вполне.

Женщина цеплялась обессилившими пальцами за облепивших ее людей. Несмотря на разрастающуюся боль и сбившееся дыхание, старалась максимально быстро перебирать ногами. Хотя временами, казалось, она и вовсе не касалась асфальта. Столь плотно ее сжимало.

Вот уже и заветный спуск.

В какой момент что-то пошло не так, она не поняла. Подломившаяся нога, и тот малый клочок неба, который подмигивал время от времени, когда толпа давала чуть вздохнуть, померк. Замельтешили чьи-то руки, ноги, тупой удар… и пришла темнота.

Люди бежали, толкались, падали. Одни истошно кричали, другие зло и отчаянно матерились, расталкивая других. С улицы доносились все новые взрывы снарядов, словно проталкивающие с разных входов подземного перехода жирных гусениц безликой паникующей толпы, давя и сминая друг о друга их головы и обрубая хвосты.

Женщина, откатившаяся при падении в темный вонючий угол, могла лишь отчужденно наблюдать за происходящим, пока из нее капля за каплей утекала жизнь. Она тянула худую бледную руку, сухие потрескавшиеся губы выдавали лишь шепот последней молитвы, который тонул в гвалте окружающего безумия.

— Почему все так глупо и бессмысленно? Столько загубленных жизней. Столько разрушенных судеб. Забери, Господи, скорее мою бесполезную жизнь, отдай тому, кто распорядится ею с пользой. Этому миру уже не помочь.

Наконец картинка окончательно расплылась перед глазами, и смилостивившаяся темнота принесла долгожданный покой.

Белое, залитое светом помещение. Свет идет отовсюду. С потолка, пола и стен. Он искристо белый, насыщенный, как первый снег. Словно нетронутый лист, девственную чистоту которого боишься нарушить своим неуверенным, неосторожным движением.

Есть внутреннее ощущение, что за тобой наблюдают и ждут первого мазка. Первого неуверенного шага. И страх. Боязнь ошибиться. Страх сковывает и вымораживает душу. Изнутри словно разрастаются колючие льдинки.

Рваный судорожный вздох разрывает тишину, и оторопь спадает. Осознаю, что все это время я не дышала и не двигалась.

Пелена спадает с глаз. Сквозь белоснежную ткань одеяния поднимаю тонкую руку. Ровные, нежные пальцы с аккуратными ногтями. Не мои. Миниатюрные босые ноги стоят на ровном, гладком полу. Начинаю чувствовать нарастающий, идущий от пола холод. Становится зябко и неуютно.

Поднимаю взгляд. Сияние перестает слепить. Белоснежный мраморный пол укрывает пушистое облако ворсистого ковра, на нем большой диван с россыпью подушек, тоже кажется мягким и уютным.

Но внимание приковывает другое. На диване лежит нечто большое и пушистое. Цвет его тоже белый. Вся эта картинка настолько сюрреалистичная, что затуманенное сознание даже не пытается анализировать происходящее. Инстинкт глубоко внутри кричит «моё», и появляется острое желание прикоснуться к этому меху, зарыться в него, ощутить наконец тепло.

Первый шаг выходит дерганым, неуверенным. Словно я была лишена возможности двигаться долгое время.

А если упаду? Ну и что? Все ошибаются, делая первый шаг навстречу неизведанному.

Упав и коснувшись дна, ведь не обязательно там оставаться. Можно и нужно собрать все силы в кулак и оттолкнуться, чтобы начать новое движение вверх. К новым вершинам.

Со страхом мне точно не по пути. Настрадалась. Хватит.

В несколько несмелых движений я дохожу до дивана и тяну руку. Пальцы чуть подрагивают. Желание коснуться меха животного становится непреодолимым.

Замираю в нескольких сантиметрах. Мех словно перетекает, меняя форму, и в меня впиваются взглядом два ярко-голубых глаза.

Это же волчица! Огромная!

Сознание прокалывает новая игла страха.

— П-привет, — слова вырываются непроизвольно.

Рука, так и не ощутившая мягкости и тепла, с досадой сжимается в кулак.

— Здравствуй, Галина, — голос грудной, немного подрыкивающий, — садись, рассказывай.

Немного опешив, нерешительно присаживаюсь на край, но диван настолько мягкий, что я проваливаюсь в него, как в сугроб.

Ноги подлетают вверх, как на американских горках, так же и эмоции, страх улетает в космос, его заменяет детский восторг. Наверное, я окончательно отъезжаю, лежа в той подземке, раз вижу рядом улыбающуюся волчицу.

Молчание затягивается.

— Что ты там говорила про самопожертвование и пользу людям?

— Я?.. не знаю… Всю жизнь я лечила людей. Лечила их тела, работая терапевтом. И потом, выучившись на психолога, лечила их души. Старалась помогать справляться с болью, вернуть радость жизни. Мне так казалось. А сейчас жизнь закончилась как-то быстро и бестолково, и кажется, что в итоге она была пустой и бесцельной… Сын и муж погибли на войне, родителей, облученных радиацией после ядерного взрыва, да что там, даже себя не уберегла…

— Считаешь, твоя жизнь прожита зря?

— Зря?.. — пробую слово на вкус, — Может я медлила, бездействовала, ведь чувствовала беду, а время утекало сквозь пальцы… Или все было самообманом? Или в принципе жизнь не имеет никакого смысла и все предрешено?

— Если вернешься назад, сможешь все исправить?

— Что? — я ошарашенно очнулась от горьких дум. — Каким образом? Я что, Иисус Христос, бороться с мировой политикой, прекращать войны и убирать последствия применения ядерного оружия? Ты о чем вообще?

— У тебя есть шанс все исправить. Ты от него отказываешься?

Мне становится смешно.

— Какой на хрен шанс? Что исправлять? Вернуться, чтобы заново пережить смерть и боль родных и близких? Ты прикалываешься? Я похожа на мазохистку?