годов; движения, аналогичного авторской песне, в Дании не было. Донельзя взволнованная интонация, буйная метафорика, сюрреалистическое письмо сочетаются с чётким осознанием собственного пути, вдали «от ваших муравьиных троп».

Но всё меняется спустя шесть-семь лет с появлением цикла «Это», когда Пер Хойхольт, Ханс Йорген Нильсен, Йорген Лет и другие начали создавать экспериментальные направления в литературе: конкретизм и системную поэзию. Цикл стихов «Это» («Det», 1969) стал для 1960-х одной из ключевых книг. «Это» не просто художественный подвиг, но и текст, подытоживающий ряд тенденций того времени. Йорген Лет назвал его «провидческим озарением, сконцентрировавшим опыт целого поколения». «Det» – назовём его лирическим эпосом – создан по канонам системной поэзии, и его сложное смысловое содержание гармонично сочетается с рамками строгой формальной схемы. Понятие системной поэзии, введенное литературным критиком Стефеном Хальсковом Ларсеном в 1971 году, охватывает тексты, построение которых в большей мере опирается на формальные принципы, такие как числовые ряды, и в меньшей степени – на содержание или нарратив. Система как литературный инструмент играет решающую роль в произведениях Ингер Кристенсен, в особенности это относится к сборнику «alfabet» (1981). Жёсткие рамки формальных ограничений не являются проблемой. Парадоксальным образом они генерируют новый поэтический язык. Часть «творческой свободы» поэт жертвует во благо обретения языком большей степени самостоятельности, поскольку творить начинают сама система и сам язык. Между Ингер Кристенсен и другими современными ей поэтами, такими как Ханс Йорген Нильсен, Свен Оге Мадсен, Пер Хойхольт и Клаус Хек, образуются связующие звенья.

«Det» делится на три большие главы. В качестве введения выступает «Prologos», содержащий 526 строк. Далее следует средняя часть под заглавием «Logos», и завершает весь текст «Epilogos» в 528 строках. Ингер Кристенсен ведёт речь о творении и о творческой силе языка, которую она помещает в рамки строгой философской системы. Несмотря на значительный объём, «Это» нельзя назвать необозримым или хаотичным, напротив, его композиция максимально выверена.

В «Prologos» и «Logos» описано, в духе Ветхого Завета, сотворение мира, а «Epilogos» описывает страх его гибели. Так каким же образом происходит сотворение мира? Цикл начинается словом «это» («det»), которое разрастается и из которого наконец вырастает некий текст. Датское слово «det» обладает исключительной многозначностью: оно является и местоимением «это» или «оно», и связкой «то, что», и определённым артиклем, используется для субстантивации других частей речи. Такая многозначность придаёт датскому языку интонационную гибкость, которой виртуозно пользуется Ингер Кристенсен. За словом «det» следует одно из идиоматических выражений, в котором оно используется дважды в разных значениях: «det var det» (дословно «это было это») – «ну вот и всё», или «это было – и всё на этом». В конечном итоге из одного слова «это» возникает целый мир. Так Ингер Кристенсен указывает на творение как на космологический феномен, но и на творчество как на феномен языковой – оба феномена взаимозависимы в рамках человеческого понимания мира. Сложное соотношение между языком и миром в целом является центральным пунктом в цикле «Это», как и в творчестве Ингер Кристенсен во всей его целостности. Так, например, говорится: «Сжатый мир, окаменевшая перспектива, непроходимый фиксированный смысл», – но одновременно обнаруживается твёрдая вера в возможность творчества, которое язык раскрывает в системе.

«Это» является текстом, который своими многочисленными повторами и удивительным ритмом может воздействовать гипнотически, если читать его на едином дыхании. Его языковые обороты и выражения, кажется, постоянно рождают новый язык. Впрочем, если верить Ингер Кристенсен, она начала писать «Это» совершенно случайно.

Был май 1967 года, я писала «Азорно». И тут это неожиданно случилось. В тот день, когда роман был завершён, и я сидела и раскладывала листы рукописи и упаковывала их в конверт, у меня неожиданно вырвалось: «Это. Это было – и всё на Этом» – И весь вечер я, не переставая, работала над тем, что стало началом «Это».

(Ингер Кристенсен. «В начале была плоть»)

Это. Это было – и всё на Этом. Так Это – началось. Это есть. Это продолжается. Движется. Дальше. Возникает. Превращается в это и в это и в это. Выходит за пределы Этого. Становится чем-то ещё. Становится бо́льшим. Превращается в Нечто. Нечто новое. Нечто постоянно обновляющееся. Становится тут же столь новым, сколь Это только может быть. Выдвигает себя вперёд. Выставляет себя напоказ. Прикасается, испытывает прикосновения. Улавливает сыпучий материал. Растёт все больше и больше.

(Ингер Кристенсен. «Это»[2])

Быстро пришло понимание того, что результатом будет что-то вроде рассказа о творчестве. И по тому, как двигались мои краткие фразы, и по тому, как они всё время взаимодействовали друг с другом и с собственным движением и только движением, я видела, что они стали бы страшно сопротивляться, если бы я вдруг ни с того ни с сего навязала им какого-нибудь человека, город или что-либо ещё по своему произволу. Мне пришлось начать всё сначала и наращивать текст постепенно, так чтобы дело шло естественным образом.

Затем я задумалась над фразой: «В начале было слово, и слово стало плотью…» – я подумала: если бы можно было помыслить немыслимое, – что плоть могла говорить, что одна клетка могла посылать сигналы другой клетке, – то весь бессловесный мир обретал следующее невозможное (для человеческого сознания невозможное) знание: В начале была плоть, и плоть стала словом.

<…>

В попытке утвердить одновременно оба эти положения, эти парадоксальные исходные предпосылки, я начала создавать то, продуктом чего являлась сама.

В начале я фактически допустила, что меня как бы нет, что это («я») являлось просто некой говорящей плотью, – допустила, что я просто некий побочный продукт становления языка, или мира. Поэтому первую главу я назвала Prologos. То, что (пусть и фиктивным образом) лежит вне слова, вне сознания. Окружение, допущения, точки зрения. Театральный пролог.

(Ингер Кристенсе. «В начале была плоть»)

Изначальное «это» в «Prologos» выступает как нечто чисто потенциальное и потому может обозначать что угодно и стать чем угодно. Процесс сотворения становится всё более определенным и дифференцированным по мере того, как «механизм» стихов захватывает всё большее пространство, что прослеживается и в графическом представлении главы «Prologos». Первые части текста предстают как единый большой блок из 66 строк, которые постепенно делятся на меньшие блоки, чтобы завершиться 66 отдельными строками в заключении главы.

В средней части «Logos» Ингер Кристенсен размышляет об отношении человека к природе, об освобождении женщин и молодёжном бунте конца 1960-х. Бунт как феномен молодёжной культуры, связанный с деятельностью левых сил, был попыткой молодёжи обозначить себя как