Доктор генетических наук Ужова, продышавшись, сосредоточилась и рассказала суть. По порядку.

Оказывается, ныне возглавляемый ею институт до сего дня имел в своем составе одну секретную лабораторию, сотрудники которой подбирались давно, ещё прежним руководством, по двум основным признакам: во-первых, по великолепному знанию дела, то есть генетики, генной инженерии, молекулярной биологии и вокруг того, а во-вторых - по отсутствию семьи, частной собственности и уважения к государству.

Окружённые комфортом и тайнами, эти учёные жили, как им хотелось. Любые приборы, реактивы, печатные материалы - пожалуйста. За тройными дверями полного безразличия к миру они творили какую-то вакцину, заказанную руководством. Никто - так сказали Ужовой в институте - не был знаком с их тематикой. Личных дружб тоже не было, поскольку разговаривали члены секретного коллектива только друг с другом даже в столовой.

Когда руководителем стала Ужова, ей просто нашептали, что есть какие-то замороченные фанаты чего-то таинственного, чуть не на сто лет обеспеченные финансированием, и пусть их.

Пусть. Ужова пошла было знакомиться с этим обеспеченным коллективом, но по дороге оступилась на лестнице, подвернула ногу и попала в институтский травмпункт с тяжёлым растяжением ахилла. По случаю в медчасти в тот день дежурил старейший сотрудник, опытный эскулап Иванов, лет семидесяти. Осмотрев ногу, он вздохнул и сказал, что недели на две Ужова выбывает из трудового процесса. Но:

- Знаете ли вы, дорогуша, что мне сегодня звонили ребятки из секретки?

- Это к которым я шла... поговорить? - проскулила Ужова, держась за ногу.

- Они, милые. Говорят, изобрели неплохое лекарство: боль - вроде вашей - проходит сразу, а растянутые сухожилия - вроде ваших - приходят в норму через несколько минут. Кости, если кому надо, срастаются. Кровь очищается и так далее. Средство, говорят, верное, но пока не патентованное. Идут дополнительные испытания. Хотите, я им позвоню? И познакомитесь, и подлечитесь, а?

- Панацею ищут тысячи лет, - вздохнула Мария Ионовна. - Они в здравом уме? В твердой памяти?

- Я понимаю, - кивнул Иванов, - но они мне сказали, что на всех зверюшках средство испытано. Всё благополучно. Впереди - люди. Боитесь?

Что руководило в тот час директором института Марией Ужовой, сказать трудно. Подопытным кроликом стать захотелось? Любознательность заела? Нога слишком сильно болела?

Словом, не шибко перебирая свои душевные и профессиональные струны, она разрешила врачу позвонить в секретную лабораторию, и через пять минут в медчасти появился симпатичнейший молодой человек лет сорока, румяный, в белом костюме, веселый и синеглазый. Поправив шёлковый белый галстук, он поклонился новому директору и сказал, что рад возможности показать себя и всю лабораторию в деле и немедленно.

Сильно страдая от боли в повреждённой ноге, Мария Ионовна поприветствовала нового подчинённого кривоватой улыбкой и разрешила действовать.

Поправив галстук еще раз, ученый распечатал шприц, в котором почему-то уже содержалось лекарство, а игла и прозрачно-серебристый кожух были единым литым целым, присел возле начальственной ноги, прицелился и вколол. Прямо сквозь чулок.

Боль мигом исчезла. Несколько удивленная Ужова повертела ступнёй туда-сюда и встала. Дежурный эскулап Иванов зааплодировал. Ужова попрыгала на подвернутой ноге и расцвела.

- Ах, какой вы молодец! - легкомысленно восхитилась она. - Передайте всем вашим коллегам, что днями забегу на чай! Спасибо! И вы тогда всё мне расскажете. Ладушки?

- Ладушки! - сияя, согласился румяный синеглазый - и испарился.

- Ой, как хорошо! - лопотала директор серьёзного научно-исследовательского института, не заметившая никаких особенностей ни в поведении коллег, ни в методе вакцинации - через чулок, без спиртования, без знакомства по имени. Даже герметичный шприц не удивил её. Затмение.

Вприпрыжку понеслась в свой кабинет, продолжила руковождение над институтом и почти забыла об этом маленьком происшествии.

Месяца через три сын Ужовых дома нечаянно разбил свой любимый калейдоскоп. Мать, помогая сыну собрать осколки, порезала палец. Сын, помогая матери остановить кровотечение, слизнул с её руки струйку крови. Ужов-старший, буркнув "что за доморощенная порфирия*...", взял йод, пластырь, навёл порядок на руке жены, легонько шлёпнул сына, поцеловал обоих и заметил, что не знает, к чему бьются калейдоскопы.

* Порфирия - очень редкая болезнь, обычно называемая вампиризм. Больные не выносят солнечного света. Слизистые оболочки из-за сильнейшего обезвоживания так высыхают, что обнажаются клыки. Отсюда родом - стандартный портрет для кино, всем хорошо известный. Иван Иванович, не склонный к мистике, употребил научный термин вместо расхожего и ненаучного.

- Посуда - понятно, к счастью. А это что? К изменению мировращения? Портишь хорошие игрушки! Маму порезал! Ну, конечно, косвенно. - И успокаивающе погладил ребёнка по голове. - Тьфу ты! И здесь кровь!

Иван Ужов неприязненно посмотрел на свою ладонь. В серёдке виднелась тоненькая красная дорожка. Наверное, с порезанного пальца жены капнуло на волосы малыша.

- Что ж! Не буду отрываться от коллектива! - и слизнул красный след со своей ладони.

- Развампирились мы что-то! - засмеялась счастливая мать и жена. - Теперь мы все в дополнительном кровном родстве. Ну, давайте кино смотреть!

Все пошли в гостиную. Потом все уснули, переполненные нормальной семейной любовью и нежностью друг к другу. Происшествие забылось. Жизнь пошла дальше.

И вот наконец открылись первые тайны.

Оказывается, сегодня утром Ужова, придя в свой кабинет, застала там уборщицу Дуню в состоянии, близком к кататоническому ступору, со шваброй наперевес и выпученными глазами. Дуня пыталась отогнать от своих глаз какое-то видение: махала шваброй, разбрызгивая воду, книги, графины, канцелярские приборы - всё подряд.

- Что вы делаете? - прошептала напуганная Ужова.

- Тихо! - рявкнула Дуня. - Они переехали! Они здесь!

- Не вижу ничего, кроме погрома, - погромче сказала Ужова.

- Пойдемте в секретку, пойдемте скорее! - Дуня потащила начальницу на таинственный этаж. Ужова, что-то предчувствуя, бегом побежала.

Влетели наконец. Пусто. Вся лаборатория исчезла. Голые стены, чистые полы, окна - будто вчера вымытые, сияют. Ни единого приборчика, ни одного человечка.

- Дуня, что это? - Обалдевшая Ужова мигом вспомнила, как румяный синеглазый лечил её ногу: ведь отсюда пришел, отсюда эскулапу звонил и обезболивающую помощь предлагал. Вспомнила, что так и не удосужилась зайти к таинственным учёным на чаёк, проявив необъяснимую халатность.

- А то, Марионна, что все здесь ещё вчера были, - всхлипнула Дуня, продолжая отмахиваться шваброй, которая уже просохла и ничего не разбрызгивала.