я всегда ощущаю чёртовы запахи свежескошенного сена и хлеба, словно она с утра сама его печёт.

Их семья держит ферму. Весьма крупную для этих мест. Все у них берут и молоко, и яйца, и мясо. Мы ведь даже дружили. Я кучу времени у них на ферме проводил. Она учила меня полоть, вскапывать землю, собирать ягоды. Я ещё тогда только приехал в эти места, и мама считала, что меня нужно к труду приучать. Всё кончилось, когда мы в школу пошли. Не помню, почему. Просто стал приезжать на ферму, а она вместо улыбок стала со мной холодной как ледышка. А вместо помощи начала командовать. А однажды меня вообще перестали туда возить.

Над ней вся школа ржёт, а она даже не пытается исправить положение. Никогда не пыталась. Словно её всё устраивало. Но это же чушь? Ни один подросток не хочет подвергаться насмешкам. Ни один…

Высаживаю её возле школы и тут же вижу недовольную моську Милены. Она с подружками уходит внутрь, тряхнув блестящей тёмной шевелюрой, а я глаза закатываю. Стерва. Чувствую, не обломится мне и сегодня.

— Готова будь к трём, чтобы уехать.

— Я на автобусе.

— К трём будь готова! — рявкаю раздражённо, а она дверью хлопает, неожиданно вызывая во мне прилив адреналина. Я никогда не пытался её задеть, никогда не пытался вызвать эмоции, даже не думал, что может быть так просто и так интересно.

Глава 2. Чебрец Ася

— Так, ребят, мы будем репетировать вальс для выпускного.

Тут же слышатся стоны и недовольства. Но наш неизменный завуч Анастасия Владимировна срезает все лишние звуки одним острым, как у коршуна взглядом.

Я всегда её побаивалась. Особенно когда она к себе вызывала. Знала, что в основном, чтобы попросить что-то или заменить учителя начальных классов. Но всё равно, а вдруг ругать будет? Или рефлекс уже…

Все стоят и изнывают, не готовые репетировать то, что мы делаем уже второй месяц два раза в неделю.

Понятно, что в последнюю неделю учёбы не особенно всем хочется оставаться в стенах школы. Даже если весело.

— Да, да, мои хорошие. У нас впереди выпускной, и он должен пройти на отлично. Запомнится всем и каждому. Можно сказать, перевернёт ваше сознание. Чтобы все газеты Москвы потом трубили! Чтобы потом, когда вы станете депутатами и преступниками, я могла вами гордиться.

Актовый зал взрывается смехом. Даже Гриша, что рядом стоит, усмехается.

— Одно другому не мешает, Анастасия Владимировна.

— А я знаю, Одинцов, знаю. Так, встаём по парам.

Мы с Гришей поворачиваемся друг к другу. Он, как обычно, готов оттоптать мне все ноги своей, но я ему, как обычно, всё прощу.

— Прости, Ась.

— Ничего, Гриш… Только считай про себя. Раз, два, три. Раз, два, три, — вроде сносно…

— Слушай, Чебрец, а как ты ещё под ним не задохнулась, — ржёт конь Рязанцев, собственно лучший друг Одинцова. Такой же «весельчак». На того даже не смотрю. Никогда не смотрю. Особенно в глаза стараюсь не заглядывать. Он у него острый, как бритва, словно вскрывающий кожу, пускающий кровь и выворачивающий наизнанку всё тайное и глубокое. То, чего быть в принципе не должно быть между нами. То, чего не будет никогда. Вот Гришка хороший, светлый человек. Шутит не смешно, в любви признаётся забавно, а главное, не вызывает никаких эмоций. С ним спокойно, как в штиль. А Одинцов вечный шторм, который потопит.

Вечно в центре событий.

Вечно привлекает внимание.

Ему словно всегда и всего мало. Довольствоваться малым — не про него.

Вообще не понятно, почему я о нём так много думаю?

Наверное, потому что каждый день заставляю себя сесть в его машину.

Наверное, потому что вспоминаю, что когда-то он был совсем другим. Простым и добрым.

Мы кружимся с классом в танце, нами руководит Владимировна, я чувствую, как тяжёлая рука на талии сжимается крепче, а тела становятся ближе. Невольно пытаюсь отстраниться.

Гриша совсем головой едет, потому что пытается урвать в полёте танца мои губы. Я молчу, но отклоняюсь всё сильнее. Секунда, две, три и всё….

Запинаюсь за что-то, лечу назад, в крепкие руки…Одинцова.

Его терпкий, густой запах я даже в темноте узнаю. Горечь укропа и сладость цитруса.

Господи! Я настолько увлеклась анализом, что не заметила, как Гриша валится на Милену, почти целиком придавливая её к линолеуму.

— А-а-а! — кричит она, схватившись за ногу. Не думаю, что что-то серьёзное, но вопит она так, словно её режут без наркоза.

— Ну ты слоняра! — ржут все, пока он тяжело поднимается. Одинцов отпускает меня резко и берет орущую Милену на руки, толкнув Гришу. Тот хмуро опускает голову. Я незаметно, насколько это возможно, увожу его из актового зала в коридор к окну.

Нечего ему слушать все эти разговоры.

— Ублюдки жестокие, никогда не упустят возможности подковырнуть тебе самую болезненную рану.

— Я не специально…

— Я знаю, Гриш, я знаю.

— О, свинопаска своего хрюнделя на верёвочке уводит, — хохочут они так громко, проходя мимо, что отдаётся в ушах.

— Скоро это закончится, Гриш, — убираю я волосы с его лица. — Поедешь ты в Москву и станешь самым крутым ветеринаром.

— И ты со мной поедешь?

— Я тут тебя ждать буду. Отцу с мамой помогать надо.

— Пусть наймут кого-то.

— Не смеши. Они никогда никому не доверятся.

— Буду учится на заочном, тебя ждать.

— Свадьбу сыграем потом?

— Конечно.

— Я, может, похудею даже…

— Это совсем не обязательно, — целую его в мягкую щёку. Иногда мне кажется, что от него кислятиной пахнет, словно после разделки тушки. Так, Ась, не привередничай.

Разве я имею право его судить? Он, как и я, в этом мире богатых лишь слабое звено с тяжёлой ситуацией. Его дядя пьёт сильно, а родителей нет давно.

— Эй, ты! — дверь в актовый бьётся об стену, впуская мощный поток тяжелой ауры, которая к месту прибивает. — Боров. Ты в курсе, что ты мою девушку чуть не убил?

Он на полном серьёзе? И смотрит так, словно хочет повторить подвиг Дантеса…

Глава 3

— Одинцов, это случайность!

— Рот закрой, пастушка, — толкает меня в сторону, к перилам больно прижимает. В груди сердце барабанит, когда он злой взгляд обращает на Гришу. — Свинья, либо ты идёшь за мной и извиняешься перед всеми, либо я тебя с этих перил головой вниз свешиваю. Без трусов. Посмотрим на твой хряк.

Парни облепляют Одинцова с двух сторон, словно охрана, а у меня сердце заходится. Горло сдавливает. От ненависти к этому