После девяти ударов колокол затих. Ноги повешенных все еще подергивались.

Голос Келлана звучал мягче:

– Не знаю, что ты ожидала тут увидеть. – Он попытался повернуть меня спиной к эшафоту, но я заупрямилась. Каждый раз, когда я наблюдала переход от жизни к смерти, мой желудок болезненно сжимался, но эту казнь я обязана была досмотреть до конца.

Мейбл уже не шевелилась, но воздух вокруг нее мерцал. Было странно наблюдать, как душа освобождается от тела, скидывает с себя гротескную оболочку, словно светская дама – старый замаранный плащ. Сын уже ждал ее, и она сразу пошла к нему. Стоило ей дотронуться до него, как обе души исчезли, покинули пограничную зону и отправились дальше, туда, где я уже не могла за ними наблюдать.

Хильда умирала намного дольше. Она давилась и хрипела, ее глаза вылезли из орбит. Когда все наконец закончилось, ее душа вырвалась из тела с негодующим ревом – а точнее, немым криком, ведь она была бесплотна – и тут же бросилась в толпу, к невестке. Та, казалось, ничего не замечала. Все ее внимание было приковано к грязному мешку костей, болтавшемуся на висельной петле.

– Заберете тело свекрови? – спросил Торис.

– Нет, – с нажимом произнесла она. – Сожгите его. – Призрак Хильды снова беззвучно закричал и впился в лицо невестки когтями. Та побледнела и приложила к щеке ладонь. Возможно, подумала я, гнев Хильды придал ей столько энергии, что ее прикосновения стали осязаемы.

Невестке нельзя было позавидовать. Скорее всего, Хильда надолго застрянет в пограничной зоне и будет преследовать предательницу, выкрикивая немые угрозы и заволакивая все вокруг своей ненавистью. Я такое уже видела.

– Аврелия, пойдем, – сказал Келлан.

Когда трупы стащили с эшафота, толпа зашумела и подалась вперед. Меня толкнули, и я полетела на булыжную мостовую. Я выставила вперед ладони в попытке смягчить удар, но приземлилась прямо на запястье. Келлан мигом подхватил меня, поставил на ноги и повел сквозь толпу, выставив руку наподобие щита.

Я потерла ушибленное место.

– Браслет! – воскликнула я, оглядываясь, но за массой тел уже ничего было не разглядеть. – Видно, застежка сломалась, и он слетел…

– Забудь о нем, – сказал Келлан твердо, но не без сочувствия: он знал, как много для меня значит подарок отца. – Он потерялся. Нужно уходить.

Я выскользнула из его рук и стала протискиваться через толпу, толкаясь и пихаясь, когда толкали и пихали меня саму. Все это время я неотрывно глядела под ноги, но Келлан оказался прав: браслет потерялся, и тут уже ничего не попишешь. Он снова догнал меня и на этот раз вцепился мертвой хваткой, но удирать мне уже не хотелось: послышались свистки. Спустя считаные минуты на площади покажутся клирики Трибунала и начнут задерживать всех, у кого расправа над Хильдой и Мейбл не вызвала должного воодушевления. В тюрьме Трибунала теперь было две свободные камеры, и они никогда не пустовали подолгу.

* * *

Спустя час я уже стояла в приемном зале королевского дворца и разглядывала легкую материю цвета слоновой кости, расшитую кристаллами. Из окна в потолке струился мягкий свет, и камни красиво переливались. Это было мое неоконченное подвенечное платье. За семнадцать лет жизни я еще никогда не носила такого роскошного наряда. В Ренольте власть Трибунала распространялась даже на моду: одежда должна была воплощать идеалы скромности, простоты и аскетизма. Исключения делались лишь для свадьбы и похорон – торжеств, которые ограничивали возможность согрешить.

Платье было подарком матери ко дню свадьбы. Каждый стежок был сделан ее рукой.

Один рукав был полностью готов. Я дотронулась до кружевной материи, восхищаясь красотой и изяществом наряда, но тут же напомнила себе, сколько несчастья принесет тот день, когда придется его надеть. А ведь он уже не за горами. Церемонию назначили на Белтейн, первый день пятого месяца, и до нее оставалось шесть с небольшим недель.

Я вздохнула, расправила плечи и, приготовившись к битве, прошла в соседнюю комнату.

Матушка расхаживала взад-вперед перед письменным столом, и ее юбки шелестели с каждым беспокойным шагом. В одном из самых неудобных кресел сидела Онэль, доверенная советница и старинный друг нашей семьи. Держа спину необыкновенно прямо, она цедила чай сквозь тонкие коричневые губы с выражением глубочайшего презрения. Когда дверь за мной закрылась, голубые глаза матери метнулись в мою сторону, и ее волнение обрушилось на меня, точно град стрел.

– Аврелия! – воскликнула она так, будто само мое имя было нелестным эпитетом. Онэль сделала еще один маленький глоток.

Я засунула руки в карманы, пытаясь изобразить смущение и сожаление, хотя ничего подобного не испытывала. Но если матушка будет думать, что я раскаиваюсь, разговор закончится быстрее.

– Как ты могла в одиночку отправиться в город? Совсем рассудок потеряла? – Она взяла в руки стопку бумаг и потрясла ей у меня перед носом. – Вот письма, которые я получила за эту неделю (только за эту!), с требованиями отдать тебя под Трибунал. Вот, – продолжала мать, указывая на другую стопку высотой в два дюйма, – угрозы в твой адрес, которые собрали мои доносчики за последний месяц. А вот, – она открыла ящик стола, – самые поэтичные и изобретательные прогнозы твоей гибели, полученные с начала года. Позволь тебе зачитать. Взять хотя бы вот это… Подробное руководство по поиску ведьм. Включает освежевание подозреваемой и тщательное изучение изнанки ее кожи.

У меня не хватило духу признаться ей, что на прошлой неделе я нашла отрубленную голову котенка в своем шкафу, а рядом с ней – криво нацарапанную народную молитву для защиты от ведьм. Или рассказать о красных «иксах» – старинном проклятье, которое кто-то вырезал на обратной стороне моего любимого седла в надежде, что лошадь взбесится и скинет меня на землю. К чему новые напоминания о том, как сильно меня ненавидят? Я понимала это лучше матери.

– Так они хотят меня освежевать? – беспечно поинтересовалась я. – Всего-то?

– И сжечь твою кожу, – добавила Онэль, взглянув поверх чашки с чаем.

– Через неделю ты отсюда уедешь, – сердито сказала матушка. – Постарайся до отъезда не влипать в неприятности! Вот станешь аклевской королевой и делай что хочешь. Ходи куда заблагорассудится и… а куда ты, кстати, ходила?

– На повешение.

– На повешение? Да помогут мне звезды! Неужели тебе так не терпится попасть в лапы Трибунала? Нам страшно повезло, что у нас там свои люди.

– Страшно повезло, – эхом отозвалась я. По мнению матушки, вдовец ее любимой кузины был преданным союзником короны и прилагал все усилия, чтобы держать Трибунал в узде, но я-то знала, что Торис получает от казней истинное удовольствие.

– Аврелия, – сказала она, оглядывая меня с ног до головы. Нетрудно было вообразить, что предстало ее взгляду: спутанные белокурые волосы и глаза, которым надлежало быть голубыми, но они вместо этого отливали серебром. В целом выглядела я вполне сносно, но за счет некоторых своих особенностей была не похожа на других, выделялась из толпы. К тому же одного моего существования было достаточно, чтобы возбудить в ренольтцах подозрения.