стороны подушкой, а прямо на него дуром пёр Олег, охаживая «морковкой» из свёрнутого полотенца.

— Халитов! Краско! А ну, марш в палату, и чтоб тихо сидели мне по кроватям! — разразилась криком Сова.

Мы не знали, как зовут постовых медсестёр, а спросить имя — никому не хватило ума. Поэтому мы называли их Сова, Стрекоза и Молоденькая. Молоденькая, конечно, была самая добрая из них.

И красивая.

— Я что сказала? Ушли отсюда! Краско, ещё раз подушку в руки возьмёшь, я тебе клизму сделаю!

При упоминании про клизму пацаны перестали галдеть и послушно убрались из коридора.

Сова посмотрела на нас. Её огромные глаза на ещё более огромном пухлощёком лице превратились в две маленькие щёлочки.

— А вы чего тут трётесь? Вам же сказали, что колоться после обеда!

Переглянувшись, мы разошлись по своим палатам.

Собственно, мы ничуть не жалели, что только зря проторчали у процедурного. Во-первых, ошеломительное появление странной девчонки того стоило. А во-вторых, уколы после обеда значило, что можно сократить для себя тихий час.

Честно говоря, ничего не имею против него. Я даже в чём‐то любил сон-час за то, что однопалатники ведут себя тише обычного и можно спокойно почитать. Но хоть немного нарушить привычный распорядок — это святое, иначе можно околеть от скуки.

Когда мы вошли в палату, Миха поплотнее закрыл дверь. Слава богу, она была глухая и деревянная, а не со стеклом, как в десятой палате. Бедные парни, не повезло так не повезло.

Миха плюхнулся на кровать и заложил руки за голову.

— Вот облом, так и не узнаем, чего там ещё натворила та деваха! — сокрушался он. — Представляете, если она тоже там их всех положит?

— Кто положит? Кого положит? — высунулся из-за кроватной спинки Глюкер. Когда мы вошли, он рылся в своей тумбочке, наверное в поисках еды.

— Да подожди, — отмахнулся я и сел на свою кровать, которая как раз стояла напротив Михиной. — С фига ли она там кого‐то перебьёт? Она ж тебе не спецназ.

Мишаня хитро прищурился.

— Этого мы пока не знаем.

Я хохотнул.

— Пацаны, вы вообще о чём?

Я посмотрел на Глюкера. Наш разговор так сильно его заинтересовал, что этот парень даже не заметил, как уселся прямо на пол, обнимая полиэтиленовый пакет с изображением конкретно так откормленного Пикачу.

Сжалившись над бедолагой, я рассказал о появлении загадочной девицы.

— Во дела, — проговорил Глюкер, всё ещё сидя на грязном полу. На нём были только трусы, и при своей довольно грузной комплекции Глюкер смахивал на пупса.

Вообще‐то его звали Марк. Кличка прилепилась после того, как Марк сходил пару раз на уколы. Ему кололи что‐то такое, после чего он подолгу мог лежать, уставившись в одну точку. С лёгкой руки какого‐то остряка, который назвал его «Марик-нарик», Марка окрестили сначала Нариком, а потом как‐то перешло в Глюкера. Наверное, от слова «глюк». Такое прозвище поначалу очень бесило Глюкера, а потому и прилипло намертво.

Какое‐то время мы молча залипали в телефоны. Тишину периодически нарушали реплики вроде: «Блин, инет ваще не пашет», или «Пацаны, я вам в телегу такой рилс кинул — закачаетесь!»

И снова тишина на несколько минут.

Открылась дверь, и в палату зашёл Хали-Гали. Обычно соломенные волосы у него на голове стояли дыбом, но в этот раз парень зачем‐то прилизался водой. Окинув нас хитрым взглядом, он сказал:

— С-скучаете? Н-ну-ну.

И Хали-Гали пошёл от двери к столу, который стоял прямо напротив неё, у окна. Всё расстояние можно было запросто преодолеть за пять-шесть шагов, это заняло бы меньше минуты. Но для страдающего ДЦП [1]Хали-Гали это время увеличивалось впятеро.

Доковыляв до стола, парень с самым загадочным видом засунул руку в глубокий карман джинсов, а потом жестом заправского фокусника выудил оттуда карточную колоду.

Шмякнув её на стол, Хали-Гали уселся на соседнюю кровать и гордо закинул ногу на ногу.

Мы уставились на карты.

В больнице почему‐то запрещались карточные игры. Даже обычного «дурака» здесь воспринимали как азартную игру и наказывали за неё по-всякому. Как минимум, если заметят, — отберут карты. А максимум — выпишут к чёртовой матери с нарушением, и фиг тебя потом в другую нормальную больницу возьмут. А уж мама как расстроится… Поэтому к картам категорически нельзя было притрагиваться. Никогда и ни за что. Иначе греха не оберёшься.

Короче, мы сели играть.

2

Дверь открылась так резко, что мы соскочили со своих мест и не нашли ничего лучше, чем засунуть карты под себя. Отбой и колоду добора Миха быстренько накрыл моей книжкой.

Собственно, когда Соня вошла в палату, мы уже сидели с самым честным видом. Миха положил ногу на ногу и, покачивая тапкой, что‐то очень сосредоточенно разглядывал за моей спиной. Хали-Гали смотрел в окно. Глюкер ковырял ногтем столешницу. И только я один посмотрел на дверь.

Стояла тишина. Соня казалась разъярённой, как рой диких пчёл, однако, посмотрев на нас, она прыснула от смеха и закрыла за собой дверь.

— Ребята, вы палитесь, — сказала она. — Ну, так, самую малость.

— На фига так пугать? — напустился на неё Мишка, вытаскивая из-под себя смятые карты.

— А я что, одна должна пугаться?

Соня плюхнулась на кровать рядом с Михой и уселась полулёжа, прислонившись к стене. Потом она поёрзала, устраиваясь поудобнее, потуже натянула белую майку с Куроми и заправила её в короткие спортивные шорты.

— Что? — фыркнула она, заметив, что мы пялимся.

— Тебе не холодно в шортах? — сказал я, чтобы хоть что‐то сказать.

На самом деле в палате было довольно жарко, и, например, Глюкер сам только недавно надел свои треники.

— Па-адажди, — встрял Хали-Гали. Он, как обычно, зрел в корень. — Ш-што з-значит, ш-ш… — он на миг замолчал, собираясь с силами, а потом взял дыхание и продолжил: — Што не т-ы одна д-олжна п-пугаться?

— А то и значит, что эту стерву положили к нам в палату. Как я и говорила.

— Жуткую девку? — оживился Глюкер.

— Её самую…

Мы побросали карты и один за другим вылетели в коридор. Уже у самой двери под номером «четыре» замерли и переглянулись. Что, если только войдём, она сразу нападёт на кого‐то из нас? Или, пока Соня ходила к нам, девица приготовила какую‐нибудь ловушку?

— Да не бойтесь вы, она, скорее всего, ещё спит, — и Соня вошла первая.

Мы потянулись следом.

Зрелище, конечно, было очень странным. Девочка лежала прямо на покрывале, свернувшись клубком, и вроде спала. Её успели хорошенько отмыть и нарядить в какую‐то старую застиранную пижаму, белую в красный горошек. Из