250 рублей, пояснив, что неправильно подсчитала плату за электричество, что оказалось меньше. Уходить от такой доброты не хотелось. С трудом Виктор нашел в себе силы: собрал вещи, втянул воздуха в грудь и, высоко подняв голову, с пятью разной величины сумками, набитыми книгами, дисками и проводами, остатками домашней утвари, которой он обзавелся в общаге, одежками разных сортов, и с трудом, но вышел наружу.

Оказавшись на улице, Виктор сел на первый же подошедший к остановке троллейбус и поехал неизвестно куда. По дороге пытался обдумать, что делать, хотел позвонить приятелю, но было стыдно. «Приду, а у него семья! И живут в одной комнате. Ну, положат меня на пол, а дальше?» – рассуждал он. Захотел позвонить на вахту своего бывшего общежития: «Может, спросить, не пустят ли на ночь?» Подумал еще и о том, что неплохо бы зайти в институт, там, на кафедре, где была у него горстка знакомых, откровенно рассказать, что с ним случилось, но было стыдно. На мгновение появилось желание позвонить на работу, с которой его сегодня утром прогнали, и все-таки потребовать денег, но это желание он тут же и выгнал. Было противно даже слышать голоса этих людей. И новая идея – набрать телефон отца, сказать, что не справился, спросить, не смогут ли выслать хоть на первое время, хоть в долг, даже пообещать: «Я верну, как только с этой ситуацией справлюсь». Такая идея понравилась Виктору больше всего. «Они ведь все-таки родители, значит, поддержат!»

Набрав знакомый номер, который он уже не набирал месяца полтора, с тех пор как сообщил, что нашел в Москве великолепнейшую работу, Виктор сказал:

– Папа, выслушай меня, пожалуйста! У меня проблемы! Ты помнишь, я тебе рассказывал, что устроился в одну очень серьезную компанию? Я работал там хорошо! Все делал, все успевал! – Виктор чувствовал себя так, будто он в старшей группе детского сада оправдывается перед отцом за то, что нечаянно сломал игрушку. – На меня не жаловались! Даже никто и слова не говорил, что я делаю что-то не так, но в конце концов уволили и денег не заплатили… Как, в полицию?.. Полиция у нас такими делами не занимается! А если и будет, так я не хочу!.. Пусть они подавятся этими деньгами!.. Не можешь?.. Ну ладно… Извини… Я тогда сам разберусь!.. Как?.. Придумаю!.. При-ду-ма-ю! Ты, главное, матери не говори!.. Нет, мне ничего не надо!.. Сказал тебе: не надо!.. Не беспокойся!

Виктор резко завершил разговор и впервые – уже не помнил за какое количество лет – ощутил, как по лицу его полились слезы. Он снова чувствовал себя ребенком, которого отлупили за то, в чем не был он виноват, которого все покинули и не любят, но, быстро взяв себя в руки, решительно побрел в сторону альма-матер. Денег на необдуманные звонки не было, не было их и на проезд, и уж тем более на ночлег, а идти по улице с пятью сумками получалось не так-то просто, но 250 рублей, подаренные хозяйкой, казались ему теперь неприкосновенным запасом.

От остановки, на которой Виктор вышел, чтобы позвонить отцу, до института надо было пройти почти весь центр города и еще пару станций. На середине пути он сник и, присев на одну из скамеек Страстного бульвара, окружив себя, будто крепостью, своими баулами с разных сторон, провалился в тяжелый и глубокий сон. Тяжелый, потому что казалось ему, будто засасывает его в большую воронку, а потом выбрасывает и снова засасывает, а потом на бешеной скорости несет по черному и узкому коридору неизвестно куда. Глубокий, потому что ничего вокруг не слышал он и не видел. Очнулся ночью. На бульваре и на дорогах было пустынно.

Виктор стал судорожно проверять свои вещи, ощупывать, не унесли ли. Кажется, все было на месте. Не заметил наш герой лишь одного. И выяснил он это, когда, опустив ноги на асфальт, почувствовал мелкий гравий и сырость. Оказалось, с него сняли ботинки. И он в ужасе осознал, что не может идти в носках. Да и куда идти в столь поздний, небезопасный час, когда все и везде закрыто? Оглядевшись по сторонам и попытавшись вспомнить что-нибудь из уроков ОБЖ по преодолению экстремальных ситуаций («Вас обокрали…», «Вы не можете позвонить…»), Виктор сумел вспомнить лишь то, что надо обратиться в полицию и там заявить о своих проблемах. «Но не будут же они всерьез искать, где ходит теперь по Москве моя обувь, купленная три года назад на Черкизовском рынке? И где же найти эту полицию в такое время?!» – рассеянно рассуждал он.

Неподалеку, на соседней скамейке, спала женщина в черной длинной одежде, плотно прикрыв голову черным платком. Всем своим туловищем она лежала на пухлой челночной сумке, приоткрытые икры ее ног тускло мерцали под лунным светом. На дальней скамейке, через аллею, под ярким фонарем, спал, ничего не замечая, мужчина. Спал, плотно уткнувшись в голые доски лицом. Вещей у него не было, а вся его поза выражала полную обреченность. «Бедняга!.. Может, предложить ему куртку?» – подумал Виктор, но подойти не решился и долго еще лежал, то рассуждая, то проваливаясь в объятья сна.

Наутро стало так зябко, что спать было уже невозможно. Достав со дна рюкзака свои зимние ботинки и надев их вместо ушедших, наш герой взгромоздил на себя все пять сумок, которые чудом, но уцелели, и отправился в путь.

На перекрестке Садового кольца его остановил полицейский:

– Ваши документы, молодой человек!

Виктор не без труда достал паспорт, специально запрятанный на самое дно одного из дорожных баулов, и еще не закончившийся студенческий. Кратко рассказал историю, которая с ним приключилась.

– Спасибо! – вежливо проговорил полицейский, вручая ему назад документы. – Будьте в следующий раз повнимательнее! Опыт учит! Дай Бог!

Виктор был немного обескуражен вежливостью представителя власти. И в то же время удивлен, что тот не попытался засадить его за бродяжничество, проверить сумки, выписать штраф или, наоборот, предложить хоть какую-то помощь.

2

Был седьмой час утра, когда перед Виктором замаячила заветная дверь института. Он постучался. Охранник, весь помятый и заспанный, тут же его впустил, посадил в сторожку, предложил чаю.

– Вот ведь как бывает-то! Бедолага! А в Москве таких много! Из людей все силы вытянут – и за дверь! Куда ни ступи – везде шарлатаны… А как потом человек жить будет, этих иродов и не касается! «Выкрутится как-нибудь» – думают… Ну, так и выкрутишься! А куда тебе? Не домой же возвращаться? Не Москву же из-за