Франко-итальянская Конфедерация захватила Европу благодаря эффекту неожиданности, изничтожая огнем и заливая кровью неподготовленную Испанию, бросая на ее поля сонмы людей, с полным безразличием обреченных на смерть. Сами генералы, объединенные Лигой, знали, что хотя лучшие офицеры сохранили верность Королю, однако общее число их войск выглядит смехотворно и надежда на спасение зиждется не на цифрах, а на череде чудес. И вот в те недели, которые потребовались союзным силам, чтобы произвести необходимую реорганизацию, лейтенант де Йепес совершил одно из таких чудес. Когда его солдаты соединились наконец с дружественными войсками, выяснилось, что младший офицер, под началом которого была самая немногочисленная и хуже всех вооруженная боевая единица в армии, потерял меньше всего людей и причинил наибольший ущерб изменникам. В то время во главе Генерального штаба армий стоял замечательный генерал, к нашим дням уже ушедший из жизни, и звали его Мигель Ибаньес. Он охотно продвигал доблестных офицеров, в то же время лишая своего доверия тех, кто не выказывал тактического таланта, а главное, был лишен стратегического чутья. Хорошая тактика суть позвоночный столб офицера, а стратегия – его легкие и сердце. А в ситуации, когда сражаться приходится из расчета «один против десятерых», никто не может обойтись без должного дыхания и сердечного пыла, так что Ибаньес подбирал в первую очередь стратегов.

И в Алехандро он нашел стратега высшей пробы.

В первые дни конфликта лейтенант Алехандро де Йепес оказался отрезан от штабного командования. Он мог действовать по своему разумению и выбрал простое решение: беречь людей, время, боеприпасы и продовольствие. Регулярные войска были, в свою очередь, крайне раздроблены, а сообщение между ними по суше невозможно. Их ресурсы должны были быстро истощиться, и каждый прокручивал в голове сценарий грядущей катастрофы: разогнанные, как крысы по углам, оставшиеся в одиночестве части погибнут, окруженные куда более многочисленными врагами. В отсутствие путей сообщения единственным шансом на выживание армейских частей являлось знание местности; с тяжелым сердцем Алехандро отправил на разведку больше ценных солдат, чем хотел бы, и потерял куда больше лучших людей, чем предполагал. Но и вернулось достаточно, чтобы дать ему ясное представление о театре военных действий, на что противник, уверенный в своем численном превосходстве, не обращал особого внимания. Постоянно отступая, Алехандро просачивался повсюду, где только мог, как вода струится по склону меж корней и скал. Он занимал наилучшие позиции для сопротивления и пополнения ресурсов и изводил противника молниеносными бросками, создавая ощущение, что находится одновременно повсюду. Во время боевых столкновений, хотя его лагерь беспрепятственно подвергался обстрелу, он придерживал свою артиллерию, экономя тем самым боеприпасы, – дошло до того, что в одном декабрьском бою он морозил своих артиллеристов почти полчаса. Снаряды противника сыпались градом, и люди Алехандро уже молились Пресвятой Деве, но когда вражеский генерал, уверенный в том, что ему осталось только зачистить горстку призраков, послал вперед свою пехоту, те, кто до того молился, возблагодарили своего лейтенанта за богатый припас, убереженный от поспешной стрельбы. Они ушли в долину сквозь продырявленную сеть и потеряли куда меньше людей, чем рассчитывал открывший шквальный огонь противник. В конечном счете, снова отступая туда, где могли бы выдержать долгую осаду, они причинили серьезный ущерб врагу. К вечеру ошеломленный неприятель так и не мог понять, почему не одержал победу, – хотя еще не осознал, что потерпел поражение.

По ходатайству Алехандро, получившего повышение до чина команданте[7], Ибаньес сделал лейтенантом одного рядового, который впоследствии и сам стал команданте, когда де Йепес заслужил звание генерала. Имя рядового было Хесус Рокамора, и, по его собственному признанию, он был родом из самой что ни на есть глухой дыры в Испании, из затерянного между двумя обширными пустынными пространствами к юго-западу от Касереса села в Эстремадуре. Большое озеро по соседству было единственным источником средств к существованию местных горемык, которые ловили рыбу и ходили продавать свой улов к португальской границе, так что жизнь их протекала между рыболовством и не менее утомительной ходьбой под жгучим солнцем летом и в библейскую стужу зимой. Имелся там и кюре, который перебивался, как все прочие, и мэр, рыбачивший целыми днями. По злобному капризу стихий вот уже десяток лет, как уровень воды в озере опускался. Молитвы и крестные ходы ничего не изменили: озеро испарялось, и будь то гнев Божий или матери-природы, следующим поколениям предстояло сняться с места или погибнуть. Но отныне, по иронии судьбы, которая умеет обращать мучение в желание, те, кто когда-то проклинал свою деревню, ощутили душераздирающую к ней привязанность, и хотя мало что в их жизни могло вызвать любовь, они предпочитали умереть здесь вместе с последней рыбой.

– Большинство людей предпочитают смерть переменам, – сказал Хесус Алехандро однажды вечером, когда, раскинув бивуак на небольшом тенистом плато, они размышляли над тем, что назавтра им, возможно, предстоит умереть.

– Но ты ведь уехал, – заметил Алехандро.

– Это не из страха смерти, – ответил Хесус.

– А какая еще у тебя могла быть причина?

– Мой удел – изведать наготу и страдание ради людей. Это началось в деревне и должно продолжиться в большом мире.

Алехандро де Йепес держал Хесуса Рокамору при себе на протяжении всей войны. Этот сын Богом проклятой рыбалки был одним из тех двух человек, которым он, не задумываясь, доверил бы свою жизнь. Вторым был генерал Мигель Ибаньес. Глава Генштаба армий Короля, коротышка на таких кривых ногах, что поговаривали, будто он и родился верхом на лошади, пользовался репутацией лучшего наездника Короны и скорее вспрыгивал, чем садился в седло. С этой верхотуры он впивался в вас блестящими зрачками, и вам казалось важнее всего на свете угодить ему. Из каких нитей соткана способность командовать? Но в то же время в его взгляде таились усталость и грусть. Чаще всего он внимательно слушал, замечания отпускал редко, а приказания отдавал, как отдают должное другу, голосом, лишенным военной резкости, – после чего люди уходили, готовые умереть за него или за Испанию, без разницы, потому что призрак страха на какое-то время исчезал.

Следует представить себе, что значит существовать в краю жизни и смерти. Это странная страна, и только стратеги говорят на ее языке. Они могут обращаться к живым и мертвым, как если бы те были единым существом, и Алехандро владел этим наречием. Ребенком, на какую бы дорогу он ни ступал, она неизбежно приводила его к стенам кладбища Йепеса. Там, среди камней и крестов, он чувствовал, что находится среди своих. Он не умел говорить с ними, но мирная тишина того уголка для него шелестела их речами. Впрочем, даже когда значение ускользало, музыка мертвецов проникала в него, добираясь до какой-то точки в груди, где становилась понятна без слов. В эти моменты великой наполненности он замечал краем глаза яркое мерцание и знал, что различает свет иной формы сознания, неизвестной и мощной.