Возможно, отсутствие привычной дозы спирта в нервной системе его слегка дезориентировало, поэтому Мактирни не заметил уборщицу, яростно надраивающую пол лобби отеля. А, может, просто даже это мельчайшее отклонение от традиционного уклада нарушило прославленную балетную координацию охранника. Во всяком случае его слоноподобная нога вдруг неожиданно резво заскользила по полу, едва не добавив в гимнастический арсенал Уилбура умение садиться на шпагат. Сосредоточив внимание на том, как бы не облиться горячим кофе и не прожечь себе глаз сигаретой, Мактирни сделал несколько удивительных новых па, пока не обнаружил себя распластавшимся на полу с острой болью во всем теле от натертых подошв туфель до лысеющей макушки.

Испуганная уборщица, портье и проснувшийся бой бросились поднимать Мактирни, но он лишь продолжал исступленно верещать, рискуя разбудить постояльцев. Побежали за доктором, жившим неподалеку и частенько обслуживающим гостей «Гарнета», тот диагностировал перелом ключицы и то ли вывих, то ли перелом бедра и посоветовал вызвать «скорую», чтобы хоть как-то убрать массивное тело Мактирни из фойе. Разбуженный обслугой мистер Шимански, живший тут же в отеле на первом жилом этаже, сразу предположил, что возлияния Уилбура перешли допустимую грань, но был крайне удивлен, когда, склонившись над охранником, не уловил даже слабого запаха спиртного. Для верности он извлек из его внутреннего кармана пиджака фляжку и понюхал содержимое, а потом даже лизнул пальцем выпавшую каплю жидкости, оказавшейся холодным чаем с лимоном и лошадиной дозой сахара.

Эта ситуация грозила отелю «Гарнет» невиданными неприятностями. К Уилбуру Мактирни в больницу тут же примчался адвокат, чьи глаза зажглись, как сапфиры, при виде пухлого побелевшего лица клиента, только что успокоенного дозой морфия. Травма на рабочем месте по вине халатности управляющего, допустившего вопиющее мытье полов в пять утра, потеря работоспособности, а возможно полная инвалидность – иск мистера Мактирни тянул на внушительную компенсацию.

И вдобавок ко всему отель остался без своего практически бессменного ночного охранника и, как назло, накануне праздников.

Именно поэтому в «Гарнете» появился я.

Глава 2

Как и многие респектабельные гостиницы, «Гарнет» регулярно обращался к услугам детективного агентства Бойда, довольно крупной конторы, в основном работающей на западном побережье, но также имевшей представительства в центре и на востоке страны. Сыщики могли проверить репутацию и кредитоспособность потенциальных клиентов, желающих снять апартаменты на длительный срок, прошерстить подноготную новых работников, чтобы они не оказались членами воровской шайки, а также осуществляли срочную подмену охраны в форс-мажорных ситуациях.

В случае с травмой Уилбура Мактирни ситуация как раз была из таких. Накануне Рождества никто из постоянных охранников отеля не хотел брать лишние ночные смены. Пока агентства по найму отчаянно искали в «Гарнет» достойных кандидатов, мистер Шимански попросил Бойда прислать самых ленивых оперативников охранять гостиницу ночью – в основном, чтобы успокоить постоянных обитателей отеля. Хотя многие из них лично знали Мактирни и не строили иллюзий относительно его умственных и физических возможностей, некоторые пожилые леди сразу после завтрака предупредили управляющего, что будут хуже спать, узнав, что комната охраны лишилась своего надежного ночного обитателя.

Так получилось, что глава местного отделения Бойда был моим хорошим приятелем. С Полом Каулсом мы вместе учились в полицейской академии, причем оба пришли после демобилизации, так что быстро сдружились. Потом мы были распределены по разным участкам, но продолжали поддерживать связь. Пол ушел из полиции раньше меня, практически сразу как получил повышение до детектива. В его случае резоны были очень просты – деньги и амбиции. У Бойда ему предложили хорошую зарплату, нормированный рабочий день и перспективу вскорости возглавить офис агентства в западном Лос-Анджелесе. И не обманули.

Когда я сам ушел на вольные хлеба, Каулс одним из первых позвонил мне и предложил хоть с завтрашнего дня занять вакансию старшего оперативника в его отделении. Я вежливо отказался. Многие друзья в то время с трудом могли поверить, что я бросил работу в полицейском управлении буквально сразу после повышения до детектива второго класса не потому, что перегорел или испугался за свою жизнь или пожелал более высокого заработка. По сути я, конечно, перегорел. Но не из-за самой полицейской работы, заставляющей практически каждый день сталкиваться с несчастными озлобленными людьми, переступившими грань установленных обществом законов, не из-за вечного безденежья, быстро охлаждавшего пыл всех моих подруг, не из-за опасения словить пулю или умереть в одиночестве, скорее я был бы рад такому исходу.

Мне просто надоело быть одним из безымянных винтиков так называемой бесстрастной машины правосудия, отбраковывающей людей на основе американской баптистской морали. Наверное у меня с самого детства были расшатаны моральные стержни, они не впивались в землю подобно плугу, а гуляли туда-сюда на подшипниках. Мне не хотелось арестовывать людей, ворующих из-за нужды, наркоманов, проституток и их клиентов, даже убийцы по большей части казались мне людьми, поддавшимися временному помутнению рассудка и не представляющими особой опасности для окружающих. Я убивал на войне и знаю, что это не сложно в определенных обстоятельствах. Но почему-то в обычной жизни никто не хотел вникать в эти обстоятельства, правосудие все чаще подменялось местью.

Когда у меня появилось свободное время, я стал читать об общественном договоре, о смертных грехах, о классификации преступлений в разных культурах. Пожалуй, единственное, что я понял, что людей больше всего на свете пугает необратимость, сама мысль о том, что сделанного не воротишь, жизнь нельзя прожить заново, мертвое не оживет, как бы ни бились над этим лучшие умы человечества. Тот самый пресловутый страх перед смертью – это на самом деле страх перед необратимостью, а вся система правосудия является истеричным общественным бунтом против необратимости, хотя кто-то поумнее меня назвал бы это стремлением порядка, заложенного в людях, противостоять энтропии.

Я не слишком умен и я не бунтарь. Так что я не собирался воевать против системы или в рядах системы, а просто решил отойти в сторону. Скромный частный сыск, которым я занялся, затрагивал самые мелкие и презренные дела, от которых уважающие себя сыщики, что в книгах, что в реальной жизни, как правило с отвращением воротят нос: измены, разводы, мелкие кражи и розыск пропавших людей – иногда перед побегом изменивших своей половине и опустошивших общий банковский счет. Выполнив работу, я был счастлив доложить о ее результатах клиентам, которые решат дело тихим семейным образом, не трогая тяжелый рубильник неповоротливой машины правосудия.

На самом деле, как следовало из моего опыта, люди достаточно ленивы и инертны, чтобы что-то кардинально менять или предпринимать решительные шаги, ведущие к переменам. Например, жены, уличившие