а тебя вынуждают делать совсем другое, появляется неприязнь, позже переходящая в ненависть к тому, что мешает заниматься тем, что действительно важно. Сейчас мне трудно понять, почему в то время был таким зависимым от чужого мнения, твердившего, что ничего толкового из меня не выйдет, и что я загублю свою жизнь, если поступлю на филологический факультет.

И вот, поддавшись воле окружающих, я вышел во взрослую жизнь с дипломом инженера и полным осознанием своей никчемности. Возможно, именно это и побудило меня через пару лет безрезультатных поисков хорошей работы вернуться в родной город, где я надеялся найти старых друзей и хоть как-то себя реализовать.

Удалив с телефона номера всех знакомых из Воронежа и продав предоставленную государством жилую площадь, я собрал все свои пожитки, поместившиеся в одну дорожную сумку, и после пяти часов тряски в душном автобусе вышел на ростовском автовокзале.

Яркие лучи солнца мгновенно ослепили меня, заставив смотреть на волнующие мою душу родные просторы сквозь узкие щелки прищуренных глаз. Перед моим взором еще не успели раскинуться широкие поля с весело гуляющим по ним вольным ветром, устремленные ввысь тополя, раскидистые дубы, от которых всегда веет могущественным величием. Сейчас передо мной были многочисленные автобусы, пыльный асфальт, кассы и, казалось, бесконечные ларьки с фаст-фудом.

Но что-то светлое, уютное царило в атмосфере этого города, укутанного знойной жарой летних дней. По небу, словно гигантские белые медведи, переваливаясь с боку на бок, шли кучевые облака, в лицо дул теплый, едва ощутимый ветерок. Спешившие по своим делам люди изредка бросали на меня, стоящего с глупой улыбкой посреди вокзала, удивленные взгляды. Тем временем в моей душе, как редкое соцветие камелии, расцветало прекрасное и такое же редкое для меня радостное чувство. Я дома! Наконец-то я был дома!

Будучи воспитанником ростовского детского дома, почти все время я проводил на его территории, а потому мои знания о городе были ничтожно малы. Желая как можно скорее восстановить утраченное, несколько часов бродил по улицам родного, но совсем незнакомого мне Ростова, и обнаружил, что он куда больше и красивее, чем я представлял.

На залитых ярким солнечным светом аллеях встречались большие толпы людей, что не было характерно для Воронежа, где жизнь всегда протекала тихо и размеренно. Однако скопления людей не создавали, как многие любят выражаться, эффект "муравейника".

Ростов больше напоминал невероятных размеров клумбу, усаженную самыми разнообразными цветами. Встречались здесь белые розы, люди, которые задумчиво прогуливались по паркам или сидели на лавочках, увлеченно читая книги, в то время как шароголовые мордовники, обгоняя друг друга, с неимоверной скоростью проносились мимо них на своих мотоциклах. Ромашки, хлопотливые хозяйки торговых палаток, размахивали руками и на чем свет стоит поносили своих незадачливых помощников. Были здесь и одуванчики, дети, весело играющие со своими друзьями, и нарциссы, искоса осматривающие людей, и герберы, молодежные компании, пугавшие прохожих своим громким хохотом. А тюльпаны, студенты, раздающие на улицах флаера, одаривали людей такими доброжелательными улыбками, что невозможно было пройти мимо и не взять рекламку.

Такое бурное противоречие наблюдалось и в архитектуре города: старые, осыпающиеся домишки стояли в одном ряду с сияющими новизной строениями; маленькие, совсем бедные ларьки контрастировали с модными магазинами и всегда переполненными народом гипермаркетами; одноэтажные дома располагались рядом с высотными зданиями. Меня удивило и одновременно развеселило столь выраженное разнообразие Ростова-на-Дону.

К вечеру, бесконечно счастливый своему возвращению, я обосновался в одной из однокомнатных съемных квартир старого дома. Обстановка моей небольшой, комнатки ограничивалась раскладным диваном, письменным столом, потертым креслом с темно-коричневой обивкой, стулом и шкафом для одежды. Но я был доволен своим новым жилищем, потому что здесь было все необходимое, а большего мне не нужно.

Остаток дня я провел, обживая новую комнату, а ночью еще долго стоял на балконе, вдыхая теплый, насыщенный медовым ароматом цветов воздух, прислушиваясь к отдаленному шуму голосов, проезжавших машин и растворяясь в ночной темноте, тихо спустившейся на этот удивительный город.

***

На следующий же день, в надежде получить контактные данные своих друзей, я отправился в детский дом, в который их перевели.

С замирающим сердцем я подошел ко входу в ухоженное, огражденное резным забором белое здание, выглядевшее куда приветливее моей воронежской обители.

Как я боялся, что мне откажут в разглашении данных бывших воспитанников и нетерпеливо укажут на дверь! Однако через несколько минут непринужденного разговора с социальным работником мне удалось получить мобильные номера Максима и Кирилла. Это оказалось несложно, так как работником оказался не кто иной, как Миша, который мне запомнился еще одиннадцатилетним мальчишкой из старшей группы, переведенного вмести с моими друзьями в этот детский дом.

Удовлетворенный выполнением свой задачи, я решил зайти в расположившееся на соседней улице кафе и позавтракать. Выбрал столик у окошка и, дождавшись, пока официант принес порцию омлета с ветчиной, набрал номер Максима и неожиданно для самого себя замер, держа палец над кнопкой вызова.

Ровно двадцать лет прошло с нашей последней встречи. Я помню его маленьким полнощеким мальчишкой, мечтающим стать суперменом. Какой он сейчас? Сильно ли изменился? И… помнит ли меня? До этого дня мысль о том, что друзья детства с нетерпением ждут встречи со мной так же, как и я с ними, казалась мне естественной. И только сейчас я подумал о том, что уже давно они живут своей личной жизнью, в которой меня не было двадцать лет. Поэтому, возможно, обо мне давно позабыли.

Но напомнив себе, что это единственные в мире дорогие мне люди, воспоминания о которых на протяжении долгих двадцати лет грели мое сердце, я решил, что все равно терять нечего. И пока не успел снова испугаться, нажал на вызов.

Через пять бесконечно-долгих гудков в трубке раздался сонный голос.

– Алло…

– Максим! Это ты? – воскликнул я.

– Мм, кто это? – недовольно протянул он.

"О Боже, наверно, я позвонил слишком рано" – с ужасом подумал я. Ведь сейчас было воскресенье, и стрелка настенных часов едва дотягивалась до отметки "десять". Я разбудил Максима в его выходной, но понял это слишком поздно, и теперь уже можно было не рассчитывать на его расположение ко мне.

– Это я, Саша Ершов, помнишь меня? Мы с тобой в детском доме вместе были, а потом его закрыли и… – Я говорил так быстро, что проглатывал половину слов. – Ты извини, что так рано звоню, просто…

– Сашка! – выпалил Максим, да так громко, что его голос услышали люди за соседним столиком. – Сколько лет, сколько зим! Не думал, что ты меня еще помнишь.

– Если честно, я тоже