Долгорукая стремительно прошла мимо отшатнувшейся от нее Татьяны и еще раз обожгла служанку колючим и ненавидящим взглядом.

Нет, это надо же! Дочери какой день дома нет, а она и не заметила! И все эта подлая Марфа — явилась со своими глупостями про пропавшего ублюдка и довела ее до мигрени. Долгорукая поморщилась. Стоило лишь чуть разволноваться, и тупая боль, тихо сидевшая у затылка, подползала к самым вискам и принималась стучаться, застилая глаза кровью и совершенно оглушая.

Рассказ Марфы о побочном ребенке Петра разорвал ее сердце. В какой-то момент княгине померещилось, что все вернулось на круги своя. Петр снова был дома, дети — рядом и устроены. Прошлое отступило, и стало легче дышать. Но явилась эта разлучница и поманила Петра за собой наивными сказками о таинственной спящей царевне! И вот со вчерашнего дня он сидит в своем кабинете и — Мария Алексеевна была в том уверена — думает о приблудной Насте, позабыв о законных детях и отвергая перед Богом венчанную жену.

Лишь ненадолго Марфа дала ей насладиться семейным покоем и вновь растревожила их дом, перепугав Петра и взбаламутив Лизу, которой в голову пришла такая глупость — вообразила себя брошенным отродьем никчемной крепостной! Лиза, доченька моя, деточка! Ты — моя, только моя, ты вернула мне Петра тогда, двадцать лет назад, и никому я тебя не отдам! И пусть эта сумасшедшая попробует — задушу, своими руками задушу стерву!..

Долгорукая решительно толкнула дверь в комнату Лизы и вздрогнула — сердце сразу же почуяло неладное. Было незаметно, чтобы Лиза куда-то собиралась, если решила замыслить побег или отправиться на розыски, подобные тому, когда она выслеживала Забалуева. Все выглядело так, словно она на минутку вышла из комнаты и не вернулась.

Да что же могло случиться? — княгиня пристально оглядывала каждый предмет каждую вещь. Она стояла неподвижно у порога и настороженно, по-звериному вдыхала воздух ноздрями, словно брала след. И, ничего не почувствовав, зарычала от горя — Лиза пропала! Точно пропала!

Мария Алексеевна заметалась по комнате дочери, выискивая хотя бы какую-нибудь деталь, что помогла бы ей понять все, объяснить произошедшее. Витая ручка ящичка, притаившаяся полукружьем под крышкой туалетного столика, не выдержала и отлетела. Замок оказался запертым, и княгиня несколько раз с силой дернула ручку, пытаясь выдвинуть ящик. Закрытый замок вывел Долгорукую из себя — секреты, опять эти секреты, из-за них все проблемы, все беды! Надо во что бы то ни стало узнать, что там! И Мария Алексеевна бросилась к двери.

Она пробежала по лестнице и по коридору и, в растрепанных чувствах ворвавшись на кухню, принялась выдвигать ящики столов в поисках ножа или чего-нибудь острого. Взгляд ее упал на маленький топорик для разделки мяса. Княгиня схватила его и кинулась обратно. Дмитрий, терпеливо ждавший хозяйку под дверью в гостиную, вжался в стену и торопливо перекрестился, когда Долгорукая с обезумевшим, горящим взглядом и с топориком в руке, пробежала мимо него наверх.

Разбить замок сразу ей не удалось — предназначенный для разделки нежных мясных частей топорик с трудом преодолевал сопротивление вековых колец красного дерева. И тогда княгиня с размаха разнесла край стола, где язычок замка входил в крышку. Дерево обиженно и глухо простонало — обнажилось рваное отверстие. Долгорукая вставила в него угол лезвия топорика и всем телом навалилась на топорище, как на рычаг. Ящик скрипнул и выпрыгнул из пазов. Мария Алексеевна отбросила топор и принялась рыться в бумагах и безделушках, оставленных Лизой на память по каким-то случаям.

Здесь был веер, купленный ею для первого бала. Еще — ожерелье из мелких морских раковин, привезенное Петром из Италии. Томик inquarto на французском — какая-то лирика и старинное гусиное перо — таким, думала Лиза, отец писал любовные послания матери до женитьбы. А вот образок — подарок от крепостной няньки, Долгорукая помнила, что разрешила Ефросинье повесить его на шею дочери. И какая-то в кожаном переплете книжица… Мария Алексеевна смутно припомнила, что Петр однажды заказал для Лизы в Петербурге блокнот для излияния душевных мыслей.

Дневник! — вздрогнула Долгорукая. Это был дневник Лизы! Княгиня глубоко вдохнула, словно собираясь прыгнуть в воду, и открыла его на том месте, где проходила шелковая сиреневая лента закладки. Потом она стала читать, и бледность покрыла ее лицо, точно восковая маска.

«…Сегодня ночью впервые я, кажется, была счастлива, но счастье подобно солнечному лучу в пасмурный день — светит коротко и слепит уже привыкшие к полумраку глаза. Владимир дал мне надежду и отнял ее — немедленно и безжалостно. Я поняла, как могла быть счастлива в любви, и чего лишил меня его приговор. Он был так трогательно нежен и ласков в постели, но все это предназначалось не мне! О другой он думал, чужое имя шептал во сне… И может ли быть большее потрясение, чем увидеть в глазах своего пылкого возлюбленного удивление, когда он поутру узнает в тебе тебя, а не ту, о которой мечтает в глубине своего холодного сердца! После этого умереть — не страшно, ибо худшее уже произошло…

Я не знаю, как мне жить дальше. Все кончено — иллюзий не осталось. Унижение любовью — о таком ли я думала, желая стать его верной женой и преданной матерью наших будущих детей? Я ждала счастья, а попала в объятия жестокого обольстителя, который воспользовался моей слабостью к нему и потом с легкостью предложил мне забыть все, что между нами случилось. Владимир, я любила тебя, я ненавижу тебя! Я сама себе противна, и несмываемым позором эта ночь останется в моей жизни и в моей душе…»

— Будь ты проклят, исчадие ада, отпрыск мерзкого рода! — простонала Долгорукая, захлопнув дневник Лизы. — И не думай, что это сойдет тебе с рук! Ты ответишь за все, как и твой отвратительный батюшка — сгоришь в аду, но прежде муки адовы пройдешь на Земле! Я клянусь — честью своей дочери клянусь, ты мне заплатишь, за все заплатишь, негодяй!

— Что случилось, Маша? — испуганно спросил князь Петр, глядя на жену.

Долгорукая вошла в его кабинет, бледная как смерть, она нетвердо стояла на ногах, и глаза ее лихорадочно блестели.

— Лиза пропала, — страшным голосом сказала Долгорукая. — Ее больше нет.

— Откуда такие мысли? — растерялся князь Петр.

Он встал и, хромая, подошел к жене, предлагая ей руку, чтобы поддержать. Мария Алексеевна покачнулась, но руки не приняла — она двигалась, словно в забытьи, и с отсутствующим видом смотрела по сторонам.

— Она умерла, — прошептала Долгорукая, — он довел ее до греха.

— О ком ты? Маша, да очнись же! — князь Петр взял жену за плечи и слегка встряхнул, желая привести ее в чувство.

— Оставь меня! — закричала она. — Ты — такой же, как и он! Это вы виноваты! Вы убили мою девочку!

— Маша, что ты такое говоришь?! — голос изменил князю — предательски дрогнул и захрипел.

— Ты, он! Вы все! — не унималась Долгорукая. — Ты предал ее, променяв на крепостную девку! И он — он тоже бросил ее ради крепостной актерки! Вы — гадкие, грязные, я ненавижу вас!