litbaza книги онлайнИсторическая прозаСолоневич - Константин Сапожников

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 145
Перейти на страницу:

Опасения Ивана несколько рассеялись, когда поезд тронулся. Если чекисты знали о их планах, то почему не схватили прямо на вокзале? Или ещё раньше — в Салтыковке? Неужели всевидящее око органов проморгало их подготовку к побегу? Острота переживаемого момента действовала на Солоневичей и их спутников как своеобразная анестезия, смягчала ощущение страха, притупляла чувство тревоги, усыпляя перегруженную эмоциями психику. Всё в их жизни было поставлено на кон. Или пан или пропал.

В своей знаменитой книге «Россия в концлагере» Иван Солоневич так вспоминал о переживаниях того дня:

«Я не думаю, чтобы кто бы то ни было из нас находился во вполне здравом уме и твёрдой памяти. Я как-то вяло отметил в уме и „оставил без последствий“ тот факт, что вагон, в который Бабенко достал плацкарты, был последним, в хвосте поезда, что какими-то странными были номера плацкарт — в разбивку: 3-й, 6-й, 8-й и т. д., что главный кондуктор без всякой к этому необходимости заставил нас рассесться „согласно взятым плацкартам“, хотя мы договорились с пассажирами о перемене мест. Да и пассажиры были странноваты… Вечером мы все собрались в одном купе. Бабенко разливал чай, и после чаю я, давно страдавший бессонницей, заснул как-то странно быстро, точно в омут провалился».

Пробуждение было грубым, резким, ошеломляющим. Перестук колёс вдруг заглушили крики, отчаянный женский визг, шум борьбы, гулкие удары и стоны. Операция по захвату началась одновременно в разных местах вагона, и беглецы не могли помочь друг другу. Иван отбросил в сторону одного из нападавших и тут же почувствовал, что его обхватили сильные тренированные руки, много рук! — за колени, за горло, прижали к подушке голову. При скудном свете «ночника» он увидел, что на него направлено несколько револьверов, и понял, что сопротивление бесполезно: запястья стиснуты наручниками, а ожесточённая возня в соседнем отсеке затихла. Всё понятно: помощи от Бориса ожидать не приходится. Всё кончено…

Иван Солоневич был немногословен, описывая свои чувства:

«Грустно — но уже всё равно. Жребий был брошен, и игра проиграна вчистую…»

В том же самом вагоне «группу Солоневича» повезли назад в Ленинград. Все были в наручниках — «восьмёрках». Исключение сделали только для Ирины. Не избежал наручников и Бабенко. Чекистам приходилось соблюдать «правила игры», прикрывать сексота.

С вокзала группу увезли в двух «воронках» в новое здание ГПУ на Литейном проспекте. Во внутреннем дворе сняли наручники. «Потом мы прощаемся с очень плохо деланным спокойствием, — вспоминал Иван Солоневич. — Жму руку Бобу. Ирочка целует меня в лоб. Юра старается не смотреть на меня, жмёт мне руку и говорит:

— Ну, что ж, Ватик… До свидания… В четвёртом измерении…

Это его любимая и весьма утешительная теория о метам-психозе в четвёртом измерении; но голос не выдаёт уверенности в этой теории.

— Ничего, Юрчинька. Бог даст, и в третьем встретимся».

Ивана отвели по узким бетонным лестницам и бесконечным лабиринтам коридоров в одиночную камеру. Мощные, непроницаемые для внешних звуков стены, сильный запах краски и штукатурки, — тюрьма разрасталась, расширяла свои «ёмкости» по приёму заключённых. Регулярно бывая в Ленинграде, Солоневич видел, в какой спешке возводился комплекс зданий Управления НКВД по соседству с гранитной набережной Невы, Летним и Таврическим садами. Горожане не без иронии называли Управление «Домом слёз». Ходили слухи, что для облицовки его стен использовали надгробия со старых петербургских кладбищ, а для решения «жилищной проблемы» ответработников-старожилов из соседних кварталов переселяли под разными предлогами на окраины. И вот он сам оказался в недрах «Дома слёз». Хорошенькая экскурсия, однако: неизвестно на какой срок и с какими последствиями. Уцелеет ли после неё голова на плечах?

В тюрьме на Шпалерной Солоневич и его «команда» провели под следствием и в ожидании приговора три месяца…

Жаркий июль 1990 года, магазин «Академкнига» на улице Горького (теперь это Тверская, а магазина давно нет). У букинистического отдела нерешительно переминался пожилой человек, только что выслушавший категоричное «нет» от не слишком любезной оценщицы. Я взял из его рук листочки с перечнем книг — мексиканская, аргентинская, кубинская мемуаристика 40–60-х годов. За книги он просил умеренную цену, и мы ударили по рукам. Так я познакомился с Юрием Антоновичем Марковым.

Потом я несколько раз приезжал к нему домой и по частям забирал покупку. Визиты мои сопровождались непременными чаепитиями и застольными беседами. Хотя Марков никогда не занимал руководящих постов, он был свидетелем многих событий, работая секретарём Особого отдела Коминтерна, затем — в различных отделах ГУГБ НКВД, а в 1950–1970-е годы — на технической должности в Секретариате ЦК КПСС. Не знаю, было ли это везением или знаком судьбы, но, приобретя с рук редкие книги о Латинской Америке, я познакомился с человеком, располагавшим уникальными материалами о жизни Ивана Солоневича! Марков заинтересовался его личностью после того, как в архиве ЦК наткнулся на справку советского посольства в Аргентине об обстановке в русской эмигрантской колонии. Автор её, не затрудняя себя изысканностью формулировок, лихо разделывал под орех представителей эмиграции, поглядывая на них с зияющих высот своей идеологической зрелости.

Досталось от него и Ивану Солоневичу:

«Среди лидеров колонии отдельные лица играли до войны видную роль. Достаточно упомянуть о таких её „вождях“, как Вербицкий или Солоневич. Последний в августе с. г. за выступления против перонистского правительства был выслан из Аргентины и в настоящее время находится в Уругвае, откуда руководит газетой „Наша страна“. Он монархист, полусумасшедший фантазёр, называет себя теоретиком старого русского течения и пишет бредовые антисоветские статьи».

К справке были приложены аккуратно перепечатанные на пишущей машинке цитаты из статей Солоневича в качестве подтверждения его «сумасшествия»:

«Миллионы русских душ борются в СССР, отстаивая бытие своё против страшной тьмы и кровавой грязи, которыми большевизм пытается закрыть и замазать свет и солнце русской жизни. Миллионы и миллионы русских мужчин и женщин погибли в этой борьбе мучительно и страшно. Мне страшно думать о судьбах миллионов, медленно и заживо сгнивающих в концентрационных лагерях. Мне страшно думать о том лжепатриотическом словоблудии, которое яркими лозунгами прикрывает самое страшное, что было в нашей истории: попытки убить и тело, и душу нашего народа»…

— Я хорошо помнил о деле Солоневича, вернее — Солоневичей, — рассказал мне Марков. — Их побег за границу в тридцатые годы наделал много шума в НКВД. Кого-то разжаловали, кого-то отправили в сибирскую глухомань. Но, конечно, о Солоневичах — Иване и Борисе — на Лубянке не забыли. Решили их «примерно» наказать и за рубежом, чтобы другим неповадно было бегать. Работая в ЦК, я собирал материалы для брошюры о практике идеологических диверсий против СССР. Вот и решил включить главку о Солоневиче и его приятелях-монархистах в свой труд.

Однако добытые «по листочку» в разных архивах документы, справки и вырезки из эмигрантских газет и журналов Маркову не пригодились. Советская цензура подвергала имя Солоневича такой глухой блокаде, что оно вымарывалось даже из «разоблачительных», «идеологически взвешенных» статей и монографий. Мол, нечего создавать этому махровому националисту, монархисту, антисоветчику, антисемиту и явному фашисту пусть косвенную, но рекламу!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 145
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?