раненного животного, он вскочил на ноги и побежал на звук. В ветвях кустарника из последних сил, рефлекторно дергая задними ногами, лежал маленький оленёнок. Рукоять ножа торчала из горла маленького животного, у основания которого пузырями пульсировала кровь. Омирбек встав на колени у несчастного, такого же, как он сбившегося с пути и оторванного от матери детёныша, в глубине глаз которого еле теплилось дыхание жизни, припал губами к ране. Теплая вязкая сладковатая на вкус кровь животного, разливаясь внутри человека, передавала ему тепло и жизнь. Сделав несколько маленьких глотков, он огляделся кругом, тихий вой ветра, доносящийся сверху, напомнил об опасности, которая может быть быстрой и неминуемой. Он достал из-за спины мешок, легко запихнул в него свою добычу и быстро пошёл прочь. Ноша была не тяжела, оленёнок, наверное, кроме материнского молока ещё ничего в жизни не знавал. Выбравшись из леса, Оми рбек вновь встретился со своим верным путником – свистящим и кружащим ветром. Он решил идти по окраине леса, не теряя из виду кустарниковую поросль, определяющую границу между лесом и кружащую в вихре степь. Подняв голову к небу, но, так и не увидев там ничего, он подумал: «Создатель, у Тебя нашлись другие дела помимо нас и Ты на время нас оставил без присмотра, а может Ты заболел и Тебе некому подать стакан воды, а может Ты влюбился и сейчас занят только предметом своей вожделенной любви. Когда Ты вспомнишь о нас и рассеешь этот кромешный ад вихря, увидишь слёзы моей матери, потерявшей меня, и безутешные слёзы матери, потерявшей навсегда своего молочного детёныша, которого я несу, прижав к своей груди, забирая себе его тепло и жизнь, БУДЕТ ЛИ ТЕБЕ СТЫДНО?». Он брёл, цепляя руками, кончики ветвей и мысли о превратностях жизни и неизбежности смерти брели вместе с ним в его чуть просветлевшей голове.

***

Не веря своим глазам, он гладил рукой шершавую от облупившейся краски деревянную дверь. Замка на ней не было, только два кривых рога перетянутой проволоки, служили стражами этой двери. Постучав из-за всех сил, он стал судорожно разматывать концы проволоки, которая легко поддалась и дверь сама ушла вовнутрь. Омирбек вошёл в дом, быстро захлопнув за собой послушную дверь и изнутри накинул петлю крючка, запирающую дверь. Внутри было холодно и тихо, если не считать ветра, злобно бьющего в маленькое оконце. Когда глаза привыкли к темноте, он стал различать предметы: низкий шкаф с выдвижными ящиками и двумя маленькими дверцами, железная кровать с панцирной сеткой, на краю которой был смотан ватный матрац, в углу была выложена кирпичная печь с плитой. В выдвижных ящиках шкафа, он обнаружил спички, парафиновые свечи, даже фонарик, но он не горел, наверно не было зарядки в батареях. В шкафу были остатки муки, масла, соли, кое-какая кухонная утварь. Нигде не было следов беспорядка, тот, кто был здесь последним, явно был сторонником чистоты и порядка. Больше всего Омирбека обрадовали аккуратно сложенные дрова в углу за печкой. Со словами «Создатель, ты меня привёл в рай?», он принялся разжигать огонь.

Маленькое помещение стало постепенно теплеть, тем временем пользуясь освещением от языков пламени в печи, Омирбек, разрезав мешок перед печью, стал разделывать свою добычу. Он это умел делать быстро и проворно. Вытащив из раны свой нож, он подставил чашку, в которую вытекала, ещё не застывшая кровь оленёнка, затем быстро сняв тонкую нежную шкурку, выпотрошил внутренности. Осталось дело за малым – разделить тушку на части. На печи уже грелась в ведре талая вода из того самого мелкого маслянистого снега.

Тепло огня, сытость горячей пищи, вернули молодого юношу к жизни, его уже не беспокоил зловещий ветер, бьющий в маленькое стекло окна, ни мысли о влюблённом или больном Создателе. Он думал о том, как будет рассказывать своим друзьям о приключениях этих каникул.

***

Омирбек рос в маленьком селе, в окружении любящих его родителей, младшего брата, который появился в их доме, когда старшему исполнилось пять лет и тот уже привык быть единственным ребенком, которому безраздельно доставались вся ласка и внимание взрослых. После рождения Хасена, Омирбек всё больше времени стал проводить рядом с дедом, который проживал в соседнем доме. Жил дед один и со всеми домашними делами давно привык справляться сам. Омирбек вызвался стать помощником деда и прибегал что-нибудь поднести или подержать, пока дед что-либо чинил или создавал. Маленький мальчик, переживающий ревность за родителей к новому члену семьи, быстро привык к доброму и ласковому обращению дедушки, которого раньше считал угрюмым ворчливым стариком. Он часами мог заворожено слушать мудрые наставления старца, его длинные рассказы об охоте, о повадках животных, о капризах погоды, о красотах природы, об отношениях людей. Он полюбил старческие, но такие сильные, жесткие и шершавые руки, которые так часто с любовью гладили его по макушке, он любил наблюдать за этими руками, как они творили и ладили вещи, так искусно выполняли работу. Со временем, внук вовсе перебрался жить к деду. А домой лишь забегал по дороге в школу и из школы, чтобы поприветствовать родителей, поцеловать маму, пощекотать и пожурить маленького братика, которого очень любил и, конечно же, уже не помнил ни о ревности, ни о пережитых душевных муках, ни о маленьких проклятиях, произносимых шепотом сквозь душившие слезы и обиду. Он вырос добрым, внимательным, обходительным, сильным и смелым мальчиком. Его любознательный ум и умелые руки с жадностью перенимали опыт, умения и знания окружавших его людей. Он был терпелив, вынослив, умел и любил много трудиться. Часто, выполняя какую-нибудь работу, Омирбек наблюдал в узких уголках глаз деда блеск скупой слёзы, которую тот быстро смахивал, но юношеское сердце не догадывалось, что это слёзы гордости за него, а говорил родителям: «Наверно у дедушки глаза болят, может его свозить к врачу нужно?»

Когда деда не стало, родителей мальчика больше потрясла не боль потери близкого человека, а непримиримость их сына со сложившейся ситуацией. Он не мог принять того факта, что его любимого, близкого по духу дедушки больше нет и что впредь все дни и вечера будут чередой безликого, пустого времяпрепровождения. Его захлестнуло чувство одиночества и своей невостребованности. С каждым днём Омирбек всё больше утверждался в мысли, что на всём белом свете нет человека, который бы нуждался в нём, нет души, которая бы понимала его чувства и сопереживала. Иногда в своих мыслях он злился и ссорился с дедом, спрашивая его: «Где вся та радость жизни, восторг, чувство счастья и великая