Однажды ему приснился дед. Он смотрел на внука её глазами так пристально, словно заглядывал в самую глубь его души и глухим, старческим голосом говорил: «В жизни во всём нужна мера. Во всём кроме любви, только она безгранична и безмерна, только ей нужно предаваться всецело и без остатка, не скупясь и не взвешивая. А вместилищем этому бесконечному и великому дару определено маленькое с кулачок – сердце. Поселяясь в нём, она изнутри разрывает сердце, даруя человеку боль нестерпимую и жгучую, но такую сладостную, без которой он уже не сможет».

В ту ночь он проснулся со жгучей болью в груди и такой притягательной сладостной негой во всём теле, с четким определением своего желания видеть её, слышать её голос, вдыхать запах её волос, нежный аромат её тела.

***

В печи редко потрескивали уже догоравшие угольки поленьев, когда его веки смыкались.

…Она пришла неслышно и ниоткуда. Её полупрозрачное тело было так горячо, что каждым прикосновением обжигало его, в глазах горели языки пламени, а локоны распущенных волос с тягучим смолистым ароматом леса больно хлестали по лицу. Она неистово душила его юное молодое сильное тело в коконе жарких объятий, причиняя обжигающую боль. Он задыхался под натиском её требовательных поцелуев, её руки, туго обвивая его тело, разрезали кожу и, как щупальца, проникали внутрь тела, причиняя боль везде. В глубине его сознания, как мерцающий маячок вспыхивал и угасал вопрос: «А этого ли я так желал?». Он лежал недвижно, прижатый к мокрому ватному матрацу, не в силах сопротивляться её власти. Она владела им вновь и вновь неистово с голодной жадностью. Её тело скользило по нему холодной мокрой змеиной кожей, извиваясь и обвивая кольцами, злобно шипя длинным языком. Её глаза охладевали, языки пламени превращались в две бесчувственные сверкающие ледышки, а его тело при этом сковывало холодом. Его живая плоть в месте прикосновения её языка застывала куском безжизненного льда, а при прикосновении её рук рассыпалась белой снежной пылью. Она превращала его в тот самый белый снежный поток вихря, из которого он так долго выбирался…

***

Передвигаясь маленькой черной точкой по бескрайней снежной долине, скрипя хрустом тугого снега, шел Карим. Шел на большое кладбище, расположенное в затишье, на опушке леса, где хоронили всех покойных с окрестных сёл. В дни неистовой метели, когда всё превратилось в безликую белую стену, умерла престарелая жительница их села. Нужно было посмотреть, как обстоят дела на кладбище, присмотреть место для захоронения. На окраине кладбища, прямо вдоль линии леса был домик, в котором грелись копальщики могил, жили строители мазар, останавливались те, кто приезжал поклониться духам предков, читая молитвы и прося их благословения. Прямо к этому домику и направился Карим. Он удивился запертой изнутри двери, заглянул в маленькое боковое оконце, но в узкой полоске света ничего не разглядел. Достав из кармана складной нож, тонким лезвием стал нащупывать щель между дверью и косяком. Металл лезвия, встретившись с металлом крючка, зазвенел, что ещё больше удивило мужчину. Повозившись с минуту, он справился с крючком и дверь, жалобно скрипнув, отворилась, впуская вовнутрь яркий дневной свет. На кровати лежал человек, его красивое ещё мальчишечье лицо выражало боль и испуг. Особо, не разбирая жив ли он или мёртв, Карим, взяв на руки юнца, такого же, как его внук, понёс в село. Дойдя до дома с ношей на руках, уложил находку на кровать, придвинув её поближе к печи. Внука отправил за тётей Клавой местным фельдшером, которая прибежала со своим пузатым чемоданчиком с красным крестом на крышке. Но чемоданчик оказался бесполезным, поэтому она стремглав помчалась в контору, чтобы дозвониться в больницу. Через несколько часов прилетел шумный белый с синей полосой вдоль борта и красным крестом на хвосте «кукурузник» – самолет областной санавиации. Врачей быстро проводили в дом Карима, где они бегло осмотрев юношу, сделав несколько уколов, не теряя времени, поспешили с тяжелым пациентом к самолёту. Бедного мальчика провожали почти всем селом, каждый молясь за его здравие и будущее. Уже к вечеру того дня была информация, что в дальнем поселке в дни метели пропал сын Балгабая, внук охотника Шокана, школьник, который приехал на каникулы и ушёл на охоту, взяв старое верное ружьё деда Шокана.

На следующий день Карим пошёл на кладбище, без труда отыскал могилу старика Шокана как раз неподалёку от домика. Высокий купол его мазара возвышался над белыми барханами снега, отбрасывая блики света по сторонам. Карим, сев на белоснежную гладь против мазара, прочитал молитву. Нагнулся к белому граниту памятника, кусочек которого выглядывал из толщи снега, положив руку на камень, прошептал: «Ну, как ты там лежишь старина Шокан? Много приходят к тебе духов, убитых тобой зверей? Хорошее это дело – охота, но порой наполняя душу бесовским азартом, она оставляет без кормильцев детёнышей или кормильцев без потомства. Много ли на твоей совести таких молчаливых слёз? Ты уж сам там плати по своим счетам, не оставляя долг за другими. Вчера нашёл твоего внука, прямо под боком с тобой, отправили на самолёте в область. По воле Всевышнего, надеюсь, ещё не скоро вы с ним свидитесь! Потому как совсем молод он ещё и ничего в этой жизни не знает, кроме твоих сказок о ней. Покойся с миром!»

Карим пошёл в сторону села, нащупывая в кармане увесистый охотничий нож, который ещё не решил, отдать нынешнему хозяину, когда свидится или принести на могилу прежнего.

***

Сквозь глухую пелену Омирбек слышал нежный женский голос, словно мать его будила в детстве. Он попытался открыть глаза, но яркий свет слепил, причиняя острую боль. Когда свет погас, он с трудом разомкнул веки и увидел перед собой размытое белое пятно, которое постепенно собираясь, превратилось в красивое лицо. Она подавшись всем телом вперёд, смотрела прямо в его зрачки, в руках у неё был тоненький блестящий инструмент, конец которого ярко светился. «А это она сквозь глаз пытается заглянуть мне в душу. Интересно, что она там хочет увидеть?», – промелькнула в голове Омирбека мысль. Словно прочитав в глазах его мысли, улыбнувшись, она спросила: «Как дела?». Он хотел ответить: «Хорошо», но не смог. И она опять прочитав его мысль, произнесла: «Вот и хорошо!». Затем теплой ладонью похлопав по его руке, ушла прочь.

Он лежал, не понимая сон или явь, рассматривая белый потолок с лунками приглушенного света, холодный голубой кафель стен, отражающий неестественную чистоту. Руками нащупывая железо кровати,