Дрожа от волнения, русалка осторожно потянула шёлковый шарф за кончик. Она провела им по щеке, по лбу, по груди, намотала на шею и завязала на узелок. Когда она плыла, шарф позади неё развевался, как хвост кометы, возвещая о том, что где-то в мире — под водой ли, в волшебной ли стране, где никакой воды нет и в помине, — существует любовь.

Но легкомысленная русалка забыла одну важную вещь: в толще океана чудесный предмет не только волновал воображение, но и таил в себе опасность.

На другой день стайка рыбок-бабочек с переливчатой оранжево-жёлтой чешуёй застыла на месте, увидев перед собой шарф, а в следующий миг кончик его запутался в сетях рыбака.

Русалку объял ужас: шарф сдавил шею, она начала задыхаться! Но крепкая, мускулистая рука схватила её за хвост, русалка взмыла в воздух и впервые взглянула в чёрные глаза.

А чёрные глаза молодого рыбака утонули в густой синеве с перламутровыми искорками: такими были глаза русалки.

Оба тотчас поняли, что влюблены — с первого взгляда, как бывает в сказках. Когда к ним устремились другие рыбачьи лодки, русалка развязала шарф, острыми коготками морского животного разорвала его надвое и быстро накинула рыбаку на шею одну половинку. А вторую повязала себе. Вся надежда была теперь на эти два платка: они должны помочь рыбаку и русалке встретиться вновь. В последний раз заглянули влюблённые в глаза друг другу. И со стоном, напоминающим тоскливый крик чайки, русалка бросилась обратно в воду.

Спустя время в одном турецком порту молодой рыбак проиграл в карты свой платок. Он слишком много пил и слишком много болтал — и в итоге его раздели до нитки.

Словно обезумев, металась русалка по морю, пока, обессиленная и измученная, не оказалась в бухте к северу от Бла́неса[6]. Там-то её и выловил дедушка Друс.

Такая вот история.

Как и другие дедушки и бабушки, дедушка Друс рассказывал свои удивительные истории, только когда его внимательно слушали. Иногда он открывал какую-нибудь старую книгу и читал детям вслух, пока луна не заглядывала в оконце, проделанное в крыше: это был знак, что уже ночь и пора спать.

И вот как-то раз Майя и Тау, как это рано или поздно случается со многими детьми, пошли погулять и заблудились.

В тот день они вместе с родителями отправились в поход к Серра д’Обак. С собой они захватили картофельный омлет, жареное мясо на обед, оливки, фрукты и пирог, испечённый с вечера. Ещё у них была вода, а в термосе — чай с мёдом.

Шли они долго. Залезли в пещеру. Потом вскарабкались на дерево. Нашли гнездо из травы и глины и в нём птичьи яйца, а какая птица их снесла — не знали. Одно яйцо разбили, чтобы посмотреть, что внутри, но не обнаружили ничего примечательного — всего лишь густой яркий желток да жидкий прозрачный белок.

В тени старого дуба они устроили привал, чтобы напиться воды. Неподалёку журчал ручей. В небе ярко светило солнце.

— Друс вам уже рассказал, кто такой Дядюшка Дуб? — спросила мама.

Ни о каком Дядюшке Дубе дети не слышали. Мать с нежностью погладила рукой шершавую кору дерева. Затем запрокинула голову и всмотрелась в пышную зелёную крону, устремлённую в небо и раскинувшуюся так высоко над их полянкой, что казалось: где-то там, в вышине, навсегда спрятано от чужих глаз нечто далёкое и почти забытое.

— Значит, у вас всё впереди, — пообещала мама.

— А расскажи нам сама про Дядюшку Дуба, — попросили дети.

— Подождите немного, — сказала мама. — Друс это сделает намного лучше, чем я.

И они пошли дальше.

После обеда они снова решили отдохнуть. Папа прилёг вздремнуть, а мама открыла толстенную книгу, которую предусмотрительно захватила с собой, чтобы почитать на привале.

— Далеко не уходите, — предупредила она детей.

— Ладно, — пообещали дети. — Только посмотрим, что вон за тем деревом.

— Будьте… осторожны… — пробормотал папа из-под шляпы, надвинутой на лицо. Через секунду он уже спал.

В этот миг ворон, который давно следил за путниками, взмыл в небо.

Птица расправила чёрные крылья и дважды описала круг над головами детей. А затем исчезла в чаще. Напоследок она издала зловещий крик, но брат и сестра его не услышали:

— Кар-р!

Вскоре дети заблудились.

Такое случается: долго шагали, устали, присели отдохнуть. И сами не поняли, где очутились.

Тау хотел, чтобы Майя поиграла с ним в говорящих медвежат. А Майя отказывалась. Ей хотелось поиграть в двух маленьких волшебников.

— Почему ты всё время командуешь? — злился Тау.

— Ой, да кто бы говорил, — отвечала Майя.

Всё ещё ворча себе под нос, Тау погнался за белой бабочкой.

— Только не убегай! — крикнула ему Майя.

— Тебе надо — ты и не убегай, — огрызнулся Тау.

Но вдруг споткнулся и покатился прямо в кусты.

Майя кинулась брату на выручку. Когда же она наконец помогла ему выбраться из кустов, на них напал целый рой пчёл. Дети бросились бежать со всех ног.

Пересекли вброд ручей, пару раз шлёпнулись, поскользнувшись на лесном мху, и наконец увидели пещеру, где и укрылись.

Пчёлы уже давным-давно отстали.

— Интересно, где мы? — спросил Тау, оглядываясь по сторонам.

Внезапно пол в пещере задрожал. Дети услышали тяжёлые шаги какого-то великана. Что-то надвигалось на них из темноты!

— Бежим! — крикнула Майя.

Мощный рёв сотряс стены пещеры:

— Р-р-р!

Должно быть, это ревело гигантское чудище. Испуганным детям показалось, что они даже различают слова: «Вы кто такие? Вон отсюда!»

Оба бросились к выходу не разбирая дороги. Бежали молча, чтобы чудовище их не услышало. У обоих так колотилось сердце, что трудно было дышать.

Наконец Тау и Майя, потные и красные, выбрались из пещеры.

Дубы расступились, и перед детьми открылась круглая полянка, поросшая мягкой травкой и со всех сторон окружённая лесом. Только здесь они остановились и перевели дух.

Солнце жарило на полную катушку. Трава блестела, будто только что прошёл дождь. Там и сям мелькали фиалки, никем никогда не виданные, покачивались колоски, наливаясь зерном. На краю поляны росло вишнёвое дерево, усыпанное вишнями, ещё незрелыми и даже на вид кислыми. Слышалось пение удода, в чаще заливался щегол. Стрекотание цикад напоминало мерное тиканье старых часов.