— И Волк Ларсен для тебя положительный герой? — вопрошал старший, — то что он издевался над людьми, лишил свободы главных героев — это разве ничего не значит?

— Я думаю — автор восхищался им, — был ответ младшего, — и именно, посредством него, хотел показать читателю — что такое несгибаемая воля и вообще сильная личность. Но здесь, он как бы делает поправку на то, что каким бы сильным не было зерно — ему всё же ещё нужно попасть на хорошую почву. Насчёт зерна и почвы он прямо там пишет, помнишь?

— Помню. Я тоже заметил это, проходящее через всю повесть, восхищение. Но как человек — он же, всё-таки, плохой, вредный для общества, этот Волк?

— В том виде, в котором он представлен в рассказе, думаю, да — ничего хорошего такая необузданная энергия не смогла бы дать нашему обществу, стремящемуся стать правовым. Но попади эта сила, эта впечатляющая концентрация жизни и воли в благоприятную культурную среду, и я думаю перед нами был бы именно представитель тех, кто двигает в нужную сторону шестеренки человеческого механизма. Здесь, конечно, ещё много условий должно было бы сойтись — огранка алмаза — это сложный, многосторонний процесс. Но если есть эта огромная жизненная энергия, этот алмаз — он, впоследствии, всё равно окажет влияние на общество, окружающее его. В качестве алмаза, бриллианта или их обломков, извалянных в грязи — вот в чём вопрос.

У Рафика последнюю минуту был открыт рот. Можно сказать, в первый раз в жизни он вживую слышал такие, интересные для него, высказывания. И от кого? От ребёнка! Сколько раз он пытался вызвать своих друзей, знакомых на философские обсуждения, на глубокие разговоры — но всё тщетно, им было неинтересно, скучно — может просто не было оригинальных мыслей — может были, но не хватало умения их красиво выразить. Как бы то ни было, но единственные, более или менее, глубокие, философские разговоры у него случались всего несколько раз в жизни, и все они имели место в его академии более десяти лет назад. И с кем же они у него происходили? С его преподавателем по философии!

Из дальнейшего разговора между двумя юными джентльменами, разговора, изобилующего интересными высказываниями и экстраординарными заявлениями, Рафик уяснил, что, во-первых, младший (Руслан — его имя прозвучало) и вправду являлся своего рода гуру для старшего (имя не было названо) и давал последнему рекомендации по тому, на что следует обратить свое внимание в литературном мире, а также разъяснения по тем печатным трудам, которые уже были, скорее всего, тоже по его указке, прочитаны; во-вторых, младший явно был необычный, сверх развитый ребёнок, своего рода, вундеркинд — он был какой-то идеальный, всё в нём было совершенно — внешность, мысли, голос.

У Рафика появилось жгучее, непреодолимое желание познакомиться с этим маленьким гением — Русланом. Если особо не присматриваться и, конечно же, в первую очередь, не прислушиваться — Руслан был абсолютно обычным с виду ребёнком, разве только сразу обращали на себя внимание большие, умные глаза. Школьная форма, портфель — копия тысяч таких же, возвращающихся домой со школы, учеников. Рафик интуитивно начал чувствовать скорый выход одного из мальчуганов, после того, как старший увеличил скорость своих вопросов. Наконец необходимость продвигаться к выходу оторвала именно последнего от сиденья. Но долгожданные для Рафика слова прощания — ибо, как сильно он хотел пообщаться с необычным мальчуганом, но без этого говорливого здоровяка — так и не прозвучали. «Никак не может отлипнуть, муха, — усмехнулся про себя Рафик». Только, когда автобус уже остановился — крайняя необходимость не продвигаться, а бежать, проталкиваясь локтями к выходу, всё-таки, заставила этого прилипалу попрощаться и испариться.

Пришло время Рафика.

— Привет, мальчик, я тут невольно подслушал вашу беседу — мне она показалась очень интересной и необычной, — начал он свое знакомство.

— Здравствуйте, — улыбнулся Руслан, — точнее, вы невольно услышали нашу беседу, а затем вполне вольно её подслушали.

«Эх, гладко стелет, озорник, — улыбнулся в уме Рафик».

— Да если быть точным — всё было именно так. Ты не подумай, что у меня какие-то плохие намерения. Когда незнакомый мужчина вот так подходит и заговаривает с чужим ребенком — это, конечно же, выглядит подозрительно… Но просто я, в первый раз в жизни, встречаю такого смышлёного ребенка… да что там ребенка — я вообще впервые вижу такого умного человека. Насколько я, конечно, могу судить по тем высказываниям, которые успел подслушать.

— А какие именно высказывания вам показались умными? И показались, потому что они совпадают с вашими мыслями или просто из-за своей оригинальности, глубины или из-за чего там еще они могут такими показаться?

Рафик опешил. Он начал вспоминать… Да, всё, что говорил Руслан, было близко ему самому… Так, а если бы он говорил обратное — показались бы ему эти мысли умными?

В это время юный философ встал и начал продвигаться к выходу.

— Ладно, дядя, следующая моя, я не хочу, как Лёха — пацан с которым я сидел — бежать потом, сломя голову.

— О, так я тоже выхожу, — соврал Рафик. До задуманного им на сегодня места выхода, а мы помним, что он любил выходить с автобуса пораньше, было ещё две остановки.

Протиснувшись сквозь разнородную массу людей, объединенных общей чертой — наушниками — «вот причина того, что никто не слышал этой удивительной беседы, — думал Рафик по пути» — они вышли из автобуса на свежий весенний воздух. Уже вечерело. Они пошли бок о бок, и Рафику приходилось быстрее, чем обычно шевелить своими ножными мышцами — малыш, несмотря на короткий шаг, шел весьма быстро.

— Меня Рафик зовут, кстати, а тебя? — спросил взрослый, вспомнив, что они официально не представились.

— Руслан. Вам в какую сторону? Мне ещё минут пять протопать надо вон туда, — он указал рукой.

— Хорошо, мне тоже примерно туда, — ответил Рафик. На этот раз он говорил правду — ему нужно было именно в эту сторону, но он добавил «примерно», чтобы не испугать мальчика такими странными, следующими друг за другом, совпадениями.

— Вы, кстати, не ответили на мой вопрос в автобусе, дядь Рафик, — напомнил мальчуган.

— А это… только умоляю — просто Рафик — мне всего ещё слегка за тридцать — к приставке дядя я морально не готов, — широко улыбнулся Рафик и продолжил: — знаешь твой вопрос заставил меня задуматься, и, да, теперь я припоминаю, что ты не сказал ничего, что бы шло вразрез с моими собственными мыслями… Но сдается мне — не только из-за этого я посчитал многие твои высказывания умными — они прежде всего поразили меня своей глубиной и, конечно же, оригинальностью. Повторюсь — раньше я не слышал такого, не только от ребенка, но и от взрослого… Сколько тебе лет, кстати?

— Тринадцать. У меня была ситуация, когда человек говорил, что я умно высказываюсь, что я обладаю глубиной и оригинальностью ума, пока однажды я не возразил ему и не настоял на своей, оппозиционной, как оказалось, его, точке зрения. Я вмиг потерял его благосклонность. — Руслан приблизил руку ко рту и продолжил громким шепотом, улыбаясь: — это был наш учитель истории — до этого он всегда подсаживался ко мне в столовой — подискутировать.