– Ох, Эфимия! Какая же я рассеянная! Теперь тебе опять придется все тут мыть, да? – На губах мисс Риченды играла улыбка, но глаза смотрели холодно. Она издала неблагозвучное ржание, которое, безусловно, сумела бы истолковать ее лошадь, но никак уж не я. Так что в качестве ответа мне пришлось ограничиться такой же фальшивой улыбкой и покорным кивком.

Злиться сейчас на нее было бы мелко и гадко. Но что совсем уж гадко и мелко – это заставлять горничную в такой чудесный летний день вычищать лошадиный навоз с лестницы в выстуженном не по сезону мраморном холле. Да, не могу не признать – мы с младшим Стэплфордом, мистером Бертрамом, пытались добиться заслуженной кары для ее брата-близнеца, совершившего убийство. Однако достопочтенный[2] лорд Ричард Стэплфорд как ни в чем не бывало прохлаждался сейчас на свободе – он вот-вот должен был вернуться со своего первого парламентского заседания в качестве свежеизбранного депутата-униониста, вместо того чтобы сидеть за решеткой в ожидании казни, которая оказалась бы справедливой во всех отношениях. Тем, у кого есть влиятельные друзья в высших сферах, похоже, слишком уж многое сходит с рук[3].

Мисс Риченда устремилась к выходу, и было ясно, что она намерена еще раз повидаться с лошадью. К животным, в отличие от кавалеров, моя хозяйка питала неподдельный интерес, а тут еще возможность в буквальном смысле поставить меня на колени была для нее приятным бонусом. Хозяйка страстно меня ненавидела. Однажды она заперла меня в гардеробе, так что я тоже не питала к ней особой симпатии. Проводив эту рыжую амазонку взглядом, я плеснула на ступеньку еще немного воды и принялась яростно тереть перепачканный мрамор. Длинная коса свесилась и раскачивалась в такт моим движениям, норовя попасть в ведро, но руки у меня были грязные, поэтому я не стала ее закалывать и краем глаза следила, чтобы кончики волос не угодили в мутную воду – голову мне все равно не удастся вымыть раньше вторника, а вонять конюшней очень уж не хотелось.

Назвать мое положение завидным было никак нельзя. Мистер Бертрам добился того, чтобы меня оставили в штате прислуги в прежнем статусе горничной – завещание покойного отца давало ему некоторые рычаги давления на старшего брата, он обмолвился об этом в разговоре со мной, но без подробностей. Так или иначе мистер Бертрам знал, что Ричард убил их отца, хотя доказательств у него не было, и все это в совокупности сделало отношения между братьями напряженными и зыбкими. Они кружили друг против друга, точно свирепые псы, и ни один не желал поворачиваться к противнику спиной. Метафорические клыки у обоих были обнажены в плотоядном оскале – кто-нибудь посторонний мог бы принять его за улыбку, но я-то знала, что каждый из них ждет подходящего момента вцепиться другому в глотку. Впрочем, Стэплфорд-Холл никогда и не был уютным родовым гнездышком.

После того как овдовевшая мать мистера Бертрама, она же мачеха близнецов, переехала к друзьям в Брайтон – по-моему, не слишком подходящее место для тех, кто ищет душевного успокоения[4], – права хозяйки дома присвоила себе мисс Риченда. Это означало, что теперь она направо и налево рассылала приглашения, а все обязанности по устроительству банкетов перекладывала на плечи экономки, миссис Уилсон, которая уже пошатывалась под неуклонно растущим бременем. Штат прислуги, конечно, увеличился до более или менее разумных размеров, однако среди новичков так и не появилось никого с организаторскими способностями, равными моим, поэтому за жалованье простой горничной я вынуждена была делать гораздо больше, чем полагалось по чину. Особенно когда миссис Уилсон не выдерживала напряжения и обращалась к своему «фирменному лекарству».

Я вздохнула так глубоко, что письмо захрустело у меня за корсажем, и продолжила выполнять наряд вне очереди. Вода с отмытой ступеньки закапала мне на юбку. Не надо было начинать сверху! Вроде бы двигаться с тряпкой по пролету сверху вниз – самый удобный и действенный способ вычистить лестницу, но на деле получился маленький водопад, который становился все грязнее, пока мисс Риченда галопировала по ступенькам туда и обратно.

Я собрала тряпкой жижу и снова принялась тереть, напомнив себе, что опытная служанка ни за что не допустила бы такой ошибки и что это одна из многочисленных причин, мешающих моему продвижению в штате. Несмотря на неприязнь, с которой тут ко мне относились, все признавали мою незаменимость в некоторых делах и скрепя сердце мирились с моим присутствием. Миссис Уилсон однажды настолько забылась, что даже пробормотала через губу нечто похожее на «спасибо», когда я составила удачный план рассадки за столом для задуманного лордом Ричардом приема, – он пригласил особенно сложную комбинацию гостей, состоявшую из предпринимателей, не слишком знатных аристократов и политиков. Насущная необходимость порой вынуждает идти на компромисы, и, после того, как у нас сменились несколько дворецких – все как один угрюмые, чудаковатые, а то и попросту сомнительные личности[5], – вдруг оказалось, что служанка с познаниями в светском этикете может быть очень даже ценным сотрудником.

Впрочем, ходили слухи, что у нас вот-вот появится очередной дворецкий, и я, не обращая внимания на глас рассудка и предыдущий опыт, надеялась обрести в его лице доброго союзника. Как раз об этом я и размышляла, когда наверху раздался странный визг. Примерно такие звуки издают свиньи, которых за ухо тащат на бойню. За визгом последовал громкий шлепок, я вскинула голову и увидела стремительно приближавшуюся ко мне экономку, миссис Уилсон. Вместо того чтобы использовать ступеньки по назначению, она почему-то решила устроить скоростной спуск, не позаботившись при этом прихватить с собой салазки.

В общем, миссис Уилсон поскользнулась на мокрой лестнице.

– О, о, о, о, о, о! – голосила она, слегка подлетая в воздух на очередной ступеньке и обрушиваясь на следующую, из-за чего тональность воплей волнообразно менялась.

Все произошло очень быстро, но вместе с тем казалось, что это длилось целую вечность. Я запомнила каждую деталь: бледное встревоженное лицо; черные глазки-бусины, расширившиеся от изумления до невероятных размеров; тонкие розовые губы, сложившиеся в гигантскую паническую «О»; волосы цвета воронова крыла, выбившиеся из аккуратного тугого пучка и развевавшиеся по сторонам; шелестящий ворох черных юбок, задравшихся и выставивших на обозрение старомодные панталоны и костлявые ноги, которые подскакивали на ступеньках. Но страшнее всего были неприятные шлепки, которые она производила левой рукой, тщетно пытаясь извернуться и ухватиться за перила, потому что мыльная вода исправно делала свое дело.