Француженки все как одна походили на Жанну Моро с намеком на интеллектуальность. Они были одеты в вечерние платья с длинными шлейфами от Шанель и предпочитали золотые украшения от Картье; их партнеры щеголяли в костюмах от Армани, галстуках от Салки и тщательно скрывали едкое остроумие и природную страстность натуры за импозантной внешностью и блуждающим томным взором. Француженки смешались с гостями, удивленно, но с одобрением приподнимали брови, оценивая роскошный ассортимент блюд, и говорили друг с другом только по-французски.

Немцы держались очень по-немецки. Их можно было легко узнать по тому оттенку превосходства – пожалуй, слишком арийскому, – с каким они сопровождали короткий и резкий поклон щелканьем каблуков (старопрусский этикет) и целовали руки только самым красивым женщинам, как будто позабыли Первую и Вторую мировые войны.

Однако для представителей Израиля Вторая мировая война – точнее, холокост – никогда не уйдет в прошлое. Впрочем, здесь, на приеме, израильтяне больше напоминали преуспевающих ньюйоркцев, с той лишь разницей, что их отличал легкий акцент. Они свободно говорили на нескольких языках, легко и по-дружески общались с самыми разными людьми, но в их манере чувствовалась какая-то агрессивность – в отличие от англичан, которые мало с кем говорили и почти не двигались с места.

Британцы были одеты в костюмы от модельеров с Сэвил-роу, держались с подчеркнутой галантностью и сдержанностью. Их сопровождали самые красивые женщины: это были английские леди, которые, подобно своей будущей королеве – законодательнице моды, были одеты в шелковые платья с пышными рукавами и бантом либо на плече, либо на груди, либо на манжетах. Их лебединые шеи украшали жемчужные ожерелья из множества нитей, в центре которых красовались фамильные геммы.

Здесь было много черных африканцев из Нигерии, Судана, Кении, Либерии, говорящих на безупречном английском Оксфорда и Кембриджа, в крайнем случае – Сандхерста. Они носили национальную одежду, военную форму и костюмы от лучших лондонских портных со старыми галстуками студенческих времен.

Арабский блок состоял из представителей всех стран Ближнего Востока и по численности едва ли не превышал всех остальных гостей, вместе взятых. Это были смуглые, страстные мужчины, среди которых встречались и красавцы, и уроды, но от них всех одинаково веяло силой, крепким одеколоном, деньгами и превосходным западным образованием. Они привезли с собой нескольких жен и множество прекрасных длинноногих и светловолосых любовниц, осыпанных драгоценностями и одетых у Сен-Лорана, Живанши и Пьера Кардена. Арабы были улыбчивы, обаятельны и настороженны, они не пили ничего, кроме апельсинового сока.

В меньшей комнате был устроен бар, там Питер Дучин наигрывал мелодию Коула Портера на маленьком белом рояле. Романтическая, завораживающая музыка смягчала гул голосов и звяканье столовых приборов. Этот прием не входил в число бюджетных мероприятий ООН, на которые каждый стремился попасть, но высокие гости собрались здесь из уважения к самой организации, к ее миротворческому духу, к самоотверженной деятельности ее представителей. Прием этот скорее походил на частную вечеринку, куда пригласили только самых влиятельных членов Организации. Кстати сказать, прием устраивала Уинн Таггарт, пожилая техасская миллионерша, которая грезила о собственном посольстве, поэтому собственноручно подписала чек на кругленькую сумму.

Будучи страстной республиканкой и подругой детства Нэнси Рейган – чем и объяснялось присутствие здесь первой леди, – Уинн щедро спонсировала выборную кампанию ее мужа (говорили, что счет шел на миллионы долларов). Она была выдающейся общественной деятельницей, обладала острым умом и невероятной целеустремленностью. Именно она придала размах и внушительность представительству американцев на приеме: деньги, роскошная обстановка, молодые хорошенькие женщины, одетые по американской моде и украшенные техасскими драгоценностями, веселье и резонанс в светской хронике.

И поскольку для Уинн Таггарт ставка была слишком высока, ничто ей не казалось слишком экстравагантным, ни одна мельчайшая деталь не ускользала от ее внимания. Например, официанты. Не доверяя штату прислуги ООН, она привезла с техасского ранчо своих людей, которые одни только и могли обеспечить первоклассное обслуживание на приеме столь высокого уровня. Одетые в черные шелковые брюки и короткие белые жакеты, подпоясанные красными кушаками, они обслуживали гостей именно так, как следовало, по мнению Уинн Таггарт. Официанты разносили подносы с закуской и обилием напитков: «Манхэттен», мартини, «Маргарита», виски, бурбон и, конечно, водка для русских. Другие официанты прогуливались по залу с большими бутылями розового шампанского, наполняя опустевшие бокалы гостей. Некоторые разносили сок, содовую и перрье для непьющих.

Мирелла уже не раз видела все это – парад дипломатических лиц за работой, – но сегодня было что-то особенное. Американки образа и подобия миссис Таггарт – шикарные, умные, решительные, знающие что к чему и стремящиеся повлиять своими знаниями на мировую политику – подавляли своим количеством. Здесь можно было увидеть невероятно худых, почти истощенных, но изысканно одетых и осыпанных бриллиантами вдов миллионеров из Чикаго, Кливленда, Сан-Франциско и Палм-Бич, которые млели в присутствии власть имущих и которым нравилось ощущать себя причастными к мировой политике. Казалось, что подружки Нэнси Рейган заполоняют весь мир.

По роду своей деятельности Мирелла в последние несколько лет имела отношение к общественной сфере ООН, но это никогда не доставляло ей удовольствия. Как женщина, которая работает в среднем по двенадцать часов в день в одной из главных служб ООН, она с трудом мирилась с тем, что общественная жизнь этой Организации так или иначе влияет на политику. Однако с этим приходилось мириться.

Мирелла поздоровалась с несколькими коллегами, взяла бокал мартини и позволила лорду и леди Били, ее старым приятелям, внедрить себя в группу, внимательно слушающую Нэнси Киссинджер, жену Генри, которая делилась с Джеки Онассис, шейхом Йемена и лордом Каррингтоном своими соображениями по поводу кризиса в Центральной Америке.

Она сделала глоток мартини и ощутила во рту горечь. Ей всегда нравилось это первое ощущение, когда ледяной джин обжигает гортань и тут же согревает, вливая в вены жизненную силу. Она почувствовала, что ей стало легко, свободно и весело.

Когда объявили, что обед подан, она невольно встретилась взглядом с красивым, темноволосым дипломатом, который стоял в нескольких ярдах от нее в компании своих друзей. От него исходили волны сексуальности, и ей показалось, что она слышит его голос: «Я могу взять тебя, овладеть тобой, показать тебе, что такое настоящий мужчина». У него были карие мечтательные глаза, в которых отражалось желание заняться с ней нетрадиционным сексом и удовлетворить самые непристойные ее фантазии.

Она смерила его надменным взглядом не потому, что он так откровенно заинтересовался ею, а просто потому, что не увидела в нем ничего, кроме… обычного кобеля. Она тяжело вздохнула, подумав о том, что всего один раз в жизни встретила мужчину, которого интересовал не только размер ее бюста. И тогда она сказала себе, что не нуждается ни в чем, кроме своей работы.