Он охотился за ним почти полгода, потратил ни один вечер и выпил ни один чайник чая с его хозяйкой. Наводку ему дал Плющ, который где-то подцепил этот адрес. Старуха Лерина шкатулку отдавать не хотела, особенно поначалу, говорила, что муж ценил ее неимо­верно, и предлагала любую другую вещь из дома взамен, но Палыч, так звали Платонова в антикварном мире те немногие, с кем он общался, был настойчив, упрям, учтив, льстив и непреклонен, и вот сегодня сделка наконец состоялась.

Небольшая, сантиметров двадцать в самом большом измерении - длине, из дерева, а стяжки и углы металлические. С виду ничего особенного, но Платонов понимал, что все не так просто, как кажется. Такие предметы делали в Европе в шестнадцатом-семнадцатом веках (возможно, что и раньше, и позже, Палыч не был особенно хорошо подкован в истории ремесла), и ценность их заключалась в замках.

Изготовители их были известны теперь по всему миру, их каталоги и перечень изде­лий занимали огромные тома, а сами замки стоили безумных денег. Где-то в Мюнхене или Кёльне был даже специальный магазин, который занимался исключительно такими замками.

Ценилась в них, прежде всего, сложность и хитроумность. Открыть вот такую шка­тулку, которая сейчас стояла перед Платоновым, было весьма и весьма непросто. Отверстий для ключа он насчитал как минимум три, но был уверен, что это не все. К тому же было неизвестно, в чем секрет этой конкретной шкатулки - то ли ключи все были разные, и надо было поворачивать их одновременно, то ли ключ был один, но надо было точно знать после­довательность открывания замков. Иначе, и такой механизм наверняка был встроен внутри, замки заблокируются совсем, и открыть ларец не удастся никогда.

Никаких ключей у старухи не было, и, по ее утверждению, она о них никогда не слы­шала. Палыч провел рукой по ребристому боку, стряхнул пепел, в последний раз затянулся и погасил сигарету. Пора приниматься за тщательный, сантиметр за сантиметром и с лупой в руках осмотр ларца.

В этот момент в дверь позвонили.

Платонов подозрительно взглянул в глазок. На пороге стояла незнакомая симпатичная женщина лет тридцати пяти, рыжеватая с роскошными зелеными глазами. Из-под домаш­него халата выглядывал ворот теплого свитера. Никого больше в панорамный глазок видно не было, и Палыч открыл дверь.

Здравствуйте, - сказала женщина немного хриплым голосом, - я ваша новая соседка и зовут меня Анастасия. Давайте дружить.

Такое странное, немного детское предложение почему-то Платонова не растрогало, а напрягло. Он давно уже ни с кем не дружил и потребности такой не испытывал.

Что вам нужно? - почти грубо спросил он. Женщина удивленно взглянула на него и явно расстроилась:

Вообще-то - сода, - растерянно сказала она, и Владимир Павлович понял, что хри­потца в голосе не всегдашняя, а простудного происхождения, - продуло где-то меня, молоко и мед у меня есть, а соды нет.

Когда вы переехали? - смягчился Платонов.

Следовало бы пригласить гостью в дом, но со дня смерти Наташи, сколько он помнил, ни одна женщина еще не переступала этот порог, да и мужчин по пальцам можно было пере­честь. Но держать простуженную женщину на сквозняке...

Идите к себе и не стойте на лестнице, здесь дует, - прервал он Анастасию, которая открыла было рот, чтобы ответить на его вопрос. - Я сейчас принесу, - добавил он и захлоп­нул дверь.

Владимир Павлович по природе своей не был ни хамом, ни женоненавистником, но его отвлекли именно в тот момент, когда он собрался вплотную заняться ларцом, да еще ему совсем не понравилось, что его новая соседка привлекательная женщина, ведь он опасался, что она будет водить шумные компании, но.

Но она просто слишком симпатичная, чтобы быть соседкой одинокого мужчины шестидесяти трех лет от роду, слишком симпатичная и одинокая, потому что если бы она не была одинокой, то отправила бы за содой своего мужа, отца, свекра, сына или кого-нибудь из женской родни.

Он раздраженно открывал и закрывал ящики на кухне, пытаясь вспомнить, где у него эта чертова сода. Платонов точно помнил, что она у него была, конечно же не для выпечки пирогов, а для избавления от изжоги. Две попавшиеся банки с белым порошком оказались с мукой и сахарной пудрой («Откуда и зачем у меня мука и пудра?»), и только третья оказалась со знакомым резким вкусом.

«Когда она действительно сюда перебралась? - Теперь, когда сода нашлась, Платонов нашел новый повод для раздражения. - Вчера ее не было, я целый день был дома и услышал бы, если бы кто-то возился на лестничной площадке.»

Получалось, что Анастасия въехала в квартиру за те три с половиной часа, пока Палыч добывал шкатулку. Он стоял в прихожей и раздумывал над тем, в чем идти: надеть уличные ботинки или отправиться к соседке в домашних тапочках.

«Странно, неужели квартиру опять сдают? Не может женщина перевезти все свои манатки за такое короткое время в новую квартиру, в которой она собирается жить долго».

Платонов еще раз взглянул на ларец и как был, в тапочках пересек лестничную пло­щадку.

Анастасия открыла сразу, будто бы ждала за дверью. В руках у нее была (Платонов улыбнулся про себя) книга «Код да Винчи». В глубине квартиры виднелись нераспакованные ярко-голубые сумки и разнообразные свертки.

Вот, возьмите, - Владимир Павлович протянул соседке полчашки соды, - еще неплохо бы топленое масло добавить.

Я бы вас пригласила, чаем напоила настоящим зеленым, - приветливо улыбнулась она, - только у меня тут такой кавардак, еще ничего не успела разобрать, да и хворью своей боюсь поделиться. А топленое масло я с детства терпеть не могу.

Да это я так, - почему-то смутился Платонов, - если что понадобится - звоните или заходите.

Шестым чувством он понял, что общаться они с этой женщиной будут, и пожалел ее одну, больную в пустой неуютной квартире. Пожалел и тотчас же отругал себя за слишком радушное приглашение - еще чего доброго действительно начнет ходить.

Через два часа Владимир Павлович сидел в кресле, ноги привычно лежали на стуле, а в руках у него была прихваченная у старухи книжка. Он много слышал об этом самом «Коде да Винчи», все собирался купить и прочитать, но то было не до этого, то забывал. Поэтому, когда заметил ее на полке и, взяв, пролистнул, а вдова Лерина вдруг расплылась и проквакала, что мужу эта книжка очень нравилась, и она в знак особого расположения дарит ее Платонову, он отказываться не стал.

С самого начала роман Владимиру Павловичу не понравился. Написано было лихо, с кучей поворотов и событий, но психологически построено плохо и не убеждало совершенно. К тому же через несколько десятков страниц, а читал Платонов быстро, он начал ловить автора на ошибках и вранье.

То у него император Константин крестился только на смертном одре, потому что всю жизнь был и оставался язычником, то еврейский царь и творец псалмов Давид оказался из рода царя Соломона, то шестнадцатая глава «Деяний апостолов» рассказывала о некоем Силе, который голый и израненный лежит в темнице.