И что там делать? Готовить ей материалы? Он смотрел на нее вобиде и гневе. «Что со мной станется, Рэчел?» – обратился он к ней, когда оназаявила о своем решении занять должность в Нью-Йорке. Ему хотелось, чтобы вышлопо-иному. И она бы сама сообщила ему, что отказывается занять то место, потомучто Алекс для нее важнее. Подобное было не в стиле Рэчел, равно как не в стилесестры Алекса. Задумавшись, он понял, что раньше уже видел женщину, схожую сРэчел. Кэ, его сестра, прокладывала себе путь к цели сквозь любые преграды,пожирая или уничтожая перебегающих ей ненароком дорогу. Единственная разница –Кэ поступала так в политике, а Рэчел – в юриспруденции.

Легче понимать и уважать такую женщину, как его мать.Шарлотта Брэндон осилила-таки и двоих детей, и успешную карьеру. В течениедвадцати пяти лет держась в числе самых тиражируемых писателей страны, она всеже не забывала об Алексе и его сестре, всегда была рядом, любила их и отдавалаим себя целиком. Муж ее умер, когда Алекс только родился, и она устроилась нанеполный рабочий день в редакцию, где обрабатывала данные для обзоров. Поройписала их целиком, одновременно же, улучая любую минутку, до рассвета сиделанад первой своей книгой. Остальное можно узнать из сведений на обложкахдевятнадцати книг, созданных ею и разошедшихся за эти годы в миллионахэкземпляров. Успеха она достигла случайно, от нужды. Каковы бы ни были мотивы,она всегда воспринимала это как воздаяние, которое надлежит разделить иотпраздновать вместе с детьми, а не как нечто, что ей дороже детей. ШарлоттаБрэндон и вправду была замечательная женщина, но дочь у нее выросла иной,озлобленной, завистливой, резкой, не передались ей от матери ласковость,теплота, бескорыстие. И в свое время Алекс осознал, что этих качеств лишена иего супруга.

Уезжая в Нью-Йорк, Рэчел твердила, что не желает развода.Какое-то время старалась наезжать, но занятость обоих на противоположных концахстраны делала их совместные уик-энды все более редкими. Безнадежная штука,как-то раз заметила Рэчел. Алекс же после двух нескончаемых недель совсем ужрешил оставить собственную доходную практику и перебраться в Нью-Йорк. Чертвозьми, велика ли важность, стоит ли держаться за свои занятия, если при этомпотеряешь жену? Однажды, в четыре часа утра, он принял решение: прекратитьпрактику и уехать. Измученный, но полный надежды, он подошел к телефону, чтобызвонить ей. Было семь утра по нью-йоркскому времени. Но услышал он не Рэчел. Амужчину с глубоким медоточивым голосом. «Вам миссис Гейл? – поначалу немог тот понять. – А, мисс Паттерсон». Рэчел Паттерсон. Алекс не верил, чтоновую, нью-йоркскую жизнь начала она под прежним своим именем. И не знал, чтовместе с новой работой стал новым и весь ее быт и уклад. Мало что смогла онасказать ему в то утро, и, слушая доносящийся издалека голос, он не мог сдержатьслез. Позже, уже днем, она позвонила ему из конторы.

– Что сказать, Алекс? Прости…

Простить что? Ее переезд? Ее роман? За что она извиняется?Или просто жалеет его, этакого бедного восторженного недоноска, одинокосидящего в Сан-Франциско.

– Есть хоть какой-то шанс все наладить?

Он был готов пойти на это, но на сей раз она ответилачестно:

– Нет, Алекс. Боюсь, что нет.

Поговорили еще несколько минут, прежде чем повесить трубку.Не о чем было беседовать, разве что их адвокатам. На следующей неделе Александрподал на развод. Все прошло гладко. «Как положено, цивилизованно», –высказалась Рэчел. Проблем никаких не возникло, только вот Алекс был пронзен доглубины души.

Целый год ему казалось, что некто близкий и дорогойскончался.

Возможно, скорбел он о себе самом. Казалось, некая его частьотбыла в контейнерах и ящиках, подобно обстановке гостиной, уплывшей вНью-Йорк. Держался он вполне в норме: ел, спал, виделся с людьми, ходилплавать, играть в теннис, бадминтон, сквош, бывал в гостях, разъезжал, егопрактика переживала бум. Но что-то существенное в нем самом потерялось. И онзнал о том, пусть другим оно и незаметно. Ему нечего было предложить женщине,кроме собственного тела, в последние два с лишним года.

Пока он добирался до своего кабинета, тишина в домепоказалась вдруг непереносимой, оставалось бежать отсюда. В последнее времятакое случалось с Алексом часто – безудержный порыв манил подальше от пустоты итиши. Лишь после двух лет отсутствия Рэчел стало спадать оцепенение. Будтонаконец сняли бинты и обнажилось незаживающее одиночество.

Алекс переоделся в джинсы, кроссовки, старую куртку и сбежалвниз, легко касаясь перил длинными сильными пальцами. Темные волосы слегкарастрепались, взгляд голубых глаз стал сосредоточенным, когда он захлопнулдверь и повернул направо, добрался до Дивисадеро, там перешел на неспешный бегвверх по крутому холму, ведущему к Бродвею, где остановился и окинул взглядомизумительный пейзаж. Внизу в полутьме сверкала бухта, холмы затянул туман, огнивзморья искрились алмазами, рубинами, изумрудами по ту сторону залива.

Добежав до представительных особняков Бродвея, он свернулнаправо и зашагал к Пресидио, бросая взор то на высокие броские здания, то намирную красу бухты. Здешние дома были одними из роскошнейших в Сан-Франциско.Тут помещались два-три квартала самых дорогих в городе жилищ, претенциозныекирпичные дворцы и имитирующие старину особняки, ухоженные усадьбы,восхитительные панорамы, мощные деревья. Не встретишь ни души, и не донесетсяни звука от ровного ряда зданий, хотя нетрудно вообразить себе звон хрусталя,блеск начищенного серебра, слуг в ливреях, дам и господ в вечерних туалетах.

Алекс всегда посмеивался над тем, что именно видится ему. Покрайней мере такие видения облегчали его одиночество. Совсем другое воображалон, минуя дома поменьше на менее представительных улицах, которыми обычнопроходил. Там ему чудились мужья, обнимающие своих жен, улыбчивые дети и щенки,резвящиеся в кухне или растянувшиеся перед потрескивающим жарким камином. В техбольших домах его ничто не привлекало. Тот мир не воодушевлял его, хотя вподобных усадьбах он бывал весьма часто. Для себя Алексу хотелось совсем иного,того, чего они с Рэчел никогда не имели.

Трудно было представить себя опять влюбленным,нежно-заботливым с кем-то, представить, что посмотришь кому-то в глаза – и тебяохватит радость. Этого с Алексом не случалось так давно, что он почти позабылподобные чувства и порой терял уверенность, что когда-нибудь испытает их вновь.Он устал от шумливых деловитых дам, более озабоченных своими заработками иперспективами продвижения по службе, чем обзаведением семьей и детьми. Емунужна была старомодная женщина, чудо, раритет, самоцвет. А таковых необнаруживалось. Лишь дорогостоящие лжеувлечения два года кряду. А хотелосьнайти истинный совершенный алмаз, и возникало сомнение, сыщется ли такой. Однознал он твердо: он не намерен поддаваться чему-либо мельче своей мечты. Кого-товроде Рэчел ему не надо. Это он тоже понял.

Вновь Алекс освободился от мыслей о ней и обводил взглядомокрестность, стоя на лестнице Бейкер-стрит. Ее крутые ступени были выбиты наспуске, соединяющем Бродвей с Вальехо-стрит внизу. Алексу приглянулся пейзаж ипрохладный ветерок, и он решил дальше не ходить и присел на верхней ступеньке.Раскинув свои длинные ноги, Александр улыбнулся городу, с которым породнился.Пусть он никогда больше не женится. Ну и что? У него отлаженная жизнь,прелестный дом и привлекательная и благополучная юридическая практика. Может,большего незачем и желать? Может, и права нет спрашивать большего?