На этом месте истории Евы суждено было бы бесславно закончиться. Вопреки всем законам жанра. Потому что догадки Евы касательно её Избранности были очень близки к истине, а Избранным не положено умирать в самом начале сказки. Особенно от рук главного злодея, не поддавшегося роковому искушению всех злодеев – перед убийством своего визави позлорадствовать и поболтать.

Как говорят англичане, желая смягчить данным эвфемизмом нецензурное, но очень меткое выражение, «it happens».

Однако, как уже было сказано, безжизненное тело Евы возникло на жизненном пути некоего молодого человека (учитывая, что жизненный путь Евы к тому моменту оборвался, выразиться «их пути пересеклись» было бы несколько некорректно). А молодой человек был очень заинтересован в том, чтобы её история продолжилась.

Именно поэтому часом позже Ева открыла глаза на алтаре.

Пробуждение чем-то напоминало побудку после вечеринок, которыми струнники их курса ознаменовывали окончание сессии. Разве что головная боль вкупе с тошнотой отсутствовала, а так – полный комплект: дезориентация, некая вялость в теле и полнейшее непонимание того, кто ты, где ты и как тут оказалась.

Некоторое время Ева смотрела в потолок, надеясь, что занятная готическая лепнина подскажет ей ответы на эти непростые вопросы. Не дождавшись, повернула голову – и встретила взгляд того, кому отныне была обязана не-жизнью.

– С восставанием, – сказал Гербеуэрт тир Рейоль: потомственный некромант, самый юный магистр за всю историю Керфианского Колдовского Ковена и обладатель весьма занятного генеалогического древа.

Конечно, в тот момент Ева не знала ни его имени, ни степени, ни рода занятий. Просто увидела белобрысого молодого человека в странном наряде, напомнившем то ли об аниме-фестивалях, то ли о сходках ролевиков: длинная рубашка с рюшами, перепоясанная на талии кожаным ремнём, чёрные штаны и порядком замызганные туфли.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

Некоторое время Ева созерцала, как вокруг его правой руки, паря в воздухе, сам собой наматывает круги марлевый бинт. Спустя пару секунд к бинту подлетели старинные ножницы с затейливыми завитушками на ручках – они аккуратно обрезали широкую ленту, тут же завязавшуюся бантом.

Следом Ева оглядела помещение, где оказалась: библиотека старинного замка, посреди коей водрузили большой чёрный камень, на котором девушка и покоилась.

Как ни странно, Ева не слишком удивилась. Все чувства казались словно приглушёнными, что она тоже отметила с отстранённостью естествоиспытателя.

– Как тебя зовут? – не дождавшись ответа, вновь спросил белобрысый.

Называть его «белобрысым» было не совсем верно: длинная, до плеч, шевелюра молодого человека щеголяла изысканным оттенком бледного золота. Но так Еве легче было его идентифицировать.

К ней урывками стали приходить ответы, которые минутой ранее она тщетно надеялась выведать у потолка.

Точно. Она – Ева Нельская. Семнадцать лет, виолончелистка, студентка третьего курса небезызвестного московского музыкального колледжа. И никакой попойки не было – до летней сессии ещё месяц с лишним. Были возвращение домой с пар и привычная дорога до метро, но до метро Ева не дошла, потому что…

Потому что…

– Если не можешь вспомнить, – неведомым образом угадав её мысли, сказал белобрысый, – это нормально. Я заживил раны, но при столь серьёзной травме головы полное восстановление может быть невозможным. К тому же твой мозг уже начал умирать, когда я остановил процесс. Частичная потеря памяти в твоём состоянии была бы естественным явлением.

К его ногам принялся ластиться откуда-то взявшийся белый кот. Без хвоста. И вместо того чтобы думать о прозвучавших словах (или хотя бы о том, как бинт может летать), Ева просто смотрела, как кот трогательно бодается о щиколотки белобрысого. Это было проще: кот – он и в другом мире кот.

…точно. После наземного перехода был лес. Другой мир.

Женщина с огненным арбалетом.

Воспоминание заставило Еву сесть; тело подчинялось неохотно, будто чужое, однако в конце концов она всё же с ним поладила. Машинально коснулась лба там, куда вонзилась огненная стрела, а теперь не осталось даже шрама.

Стало быть, в этом мире есть маги. Белобрысый – один из них, о чём свидетельствуют оживший бинт и левитирующие ножницы. И вполне естественно, что маги умеют не только гостеприимно встречать иномирных гостей огненными стрелами, но и устранять последствия этого.

Размышления о том, с чего она удостоилась столь тёплой встречи, Ева решила оставить на потом.

– Я… мне в голову… ты меня спас?

Разлепить губы тоже удалось не без труда. Вопросы вышли не слишком вежливыми – особенно в свете того, что она так и не удостоила собеседника ответами, – но в данный момент на большее Еву не хватило.

Молодой человек улыбнулся:

– С технической точки зрения – нет.

Эта улыбка была немножко, самую капельку неприятной. И хотя до того Ева не видела в лице напротив ни намёка на беспокойство, ей показалось, что при звуке её голоса в его глазах – голубых и колючих, как льдинки, – мелькнуло облегчение.

– Но… Ты сказал, что заживил мои раны, и… Это ты принёс меня сюда?

Еве не давало покоя ощущение некоей неправильности. Она чувствовала себя очень, очень странно. Чего-то остро не хватало, но чего, понять она не могла. Даже то, как она говорила… Казалось, она забывает о какой-то важной детали, о которой раньше просто не задумывалась.

– Я не мог поднять тебя на месте. Чары, вернувшие тебя, весьма специфические, все необходимые процедуры я мог провести только здесь. К тому же для ювелирной работы алтарь лучше. Одна ошибка, и ты встала бы банальным умертвием, – буднично пояснил белобрысый. – Я заживил твои раны – пока тело не остыло, это элементарно. Попытался тебя оживить. Когда понял, что уже поздно, погрузил в стазис, чтобы предотвратить смерть мозга, и перенёс сюда. Обмыл, провёл прочие подготовительные ритуалы. И потом уже спокойно поднял.

С восприятием слова «стазис» у Евы возникли некоторые сложности. Услышала она нечто совсем другое, но сознание само собой переправило услышанное на знакомый термин. Мельком скользнула мысль о том, что в ином мире и язык должен быть иной, и без помощи магии они с белобрысым вряд ли смогли бы спокойно общаться; однако сейчас ей подкинули куда более интересную информацию к размышлению.

– Поднял?

– А, вот мы и подошли к самому интересному. – Молодой человек лениво нагнулся, чтобы потрепать кота по голове. – Видишь ли, если ты ещё не заметила, ты не совсем жива.

…в этот миг Ева наконец поняла, чего ей не хватает. Дыхания. И запахов, обычно дорисовывавших картину мира. Она не дышала, пока не начинала говорить: лишь тогда на автомате хватала губами воздух, чтобы тот колебал голосовые связки.