но и в том, что я вливалась в музыку, становилась ее частью и ее материальным воплощением. Как бы вычурно ни звучало, но из старшеклассницы я обращалась в стихию, которая завораживала зрителей и судей.

Вот и сейчас я растворяюсь в звуках, подчинившись их неторопливому и тягучему течению. Цепкие глаза следят за каждым движением, скользят взглядом по моим изгибам, а губы касаются стеклянного края, чтобы сделать небольшой глоток. Стыд и смущение вытесняет музыка, заполняя сердце и вены легким возбуждением.

Сценический образ всегда далек от реальной личности, и сейчас я обратилась в бессовестную развратницу, что заводит руку за спину и тянет веревочку откровенного лифа. Через секунду я отбрасываю тканевые треугольники и с оголенной грудью шагаю к молчаливому гостю. Его глаза вспыхивают возбуждением, но лицо — маска высокомерного равнодушия.

Я хочу увидеть его восхищение, словно он и правда судья на турнире похоти и разврата, а я обязана получить высокие оценки, чтобы превзойти несуществующих соперниц. Поглаживаю плечи, грудь и живот, медленно спускаясь к бедрам, не разрывая зрительного контакта. Он делает еще один глоток, и я разворачиваюсь к нему спиной, чтобы провокационно нагнуться и скользнуть ладонями по ногам.

Тянется рукой, чтобы коснуться меня, и я грациозно выпрямившись, отступаю. Его глаза горят, а сам он замер, поддавшись в мою сторону. Верхняя губа едва заметно вздрагивает: он напряжен и взвинчен. Отставляет стакан, выуживает из внутреннего кармана сложенную пополам пачку долларов и вытягивает из нее стодолларовую купюру, вглядываясь в глаза:

— Ближе.

Голос низкий, глубокий и не терпящий возражений, и тут гаснет свет и резко затихает музыка, словно сама вселенная потеряла сознание от его приказа. Скрип кожи, которым обито кресло, и я молчаливой тенью кидаюсь в сторону, учуяв опасность.

— Где же ты? — ласковый и хриплый голос в темноте пробирает до мурашек, и пячусь.

— Без рук, — шепчу я и ладонью шарюсь по стене в поисках бархатного полога. — Правила…

— Люблю правильных девочек, — тьма вибрирует тихим смехом. — И вот вопрос, что ты тут такая правильная потеряла?

Стена обрывается проемом, и я бесшумно выскальзываю в коридор в тот самый момент, когда вспыхивает свет. Меня оглушает музыка, и я бегу прочь, стыдливо прикрыв голую грудь руками.

Глава 2. Спасена!

— И куда же ты, крошка?

Не оглядываться, а то вдруг он решит, что я в нем заинтересована. Господи, как могла купиться на слова Ксюши? Руки не распускают? Конечно! Вот меня не просто пощупать в темноте решили, а, так сказать, полностью продегустировать. Преследователь мой очень зол и недоволен тем, что я ускользнула из его лап.

— Без рук! — рявкаю я и понимаю, насколько я нелепа в своих претензиях с голой грудью и задницей в веревочках.

— Я справлюсь и без рук, — заверяет меня сердитый голос.

Выбегаю в зал и ищу взглядом охранников. В глазах рябит от вспышек, полуголых девиц и пьяных довольных рож. Из толпы выходит мрачный плечистый мужик в строгом черном костюме, заметив меня, и я, выдохнув, бегу мимо столиков и барной стойки к неприметной двери в закутке у выхода. Оглядываюсь и ойкаю. Охранник под громкие биты получает по челюсти от моего неудовлетворенного гостя, и к нему с заискивающей улыбкой подскакивает Илья.

— Вот черт, — шепчу я, потому что охранник, хоть страшный и большой, как бритый йети, но от удара гостя заваливается назад и оседает на пол.

Я прячусь за дверью и бегу в гримерку, в которой пусто и оттого неуютно. Спешно натягиваю футболку и в тихой истерике кидаюсь за стойку, заваленной ворохом одежды и сажусь на корточки за покосившимся пуфиком, когда поскрипывает ручка двери. Для надежности накидываю на себя какую-то тряпку, от которой несет потом и цветочным парфюмом.

Шаги, и я вся съеживаюсь от ужаса. Где обещанная безопасность для танцовщиц от агрессивных и возбужденных гостей?

— Где она? — звучит хриплый и недовольный голос, и по телу бежит холодная дрожь.

— Тут ее нет, — отвечает ему Илья. — Сбежала.

— Куда?

— Без понятия.

— Так найди мне ее. Она не закончила со мной, — невидимый враг вышагивает по гримерке.

— И мы ее уволим.

— После того как ты приведешь ее ко мне.

И опять потухает свет и воцаряется гробовая тишина.

— Что это у вас тут за светомузыка такая? — шипит тьма и что-то пинает.

— Пробки выбивает, — устало отвечает Илья. — И именно сегодня. Электрика уже вызвали. И нам жаль, что мы доставили вам неудобство.

Грохот, и стойка с одеждой валится на меня, но я не издаю ни звука, потому что лучше быть погребенной под грязными и потными тряпками, чем оказаться в руках пьяного клиента, которому точно будет мало соблазнительного танца.

— Да что б вас, — глухой рык сотрясает стены, и громко хлопает дверь.

Не тороплюсь выкапываться из-под укрытия, пусть меня и мутит от изобилия неприятных запахов. Что же я так влипла и сразу в первую ночь? Или Вселенная мягко намекает, что мне не место среди смелых и отчаянных танцовщиц?

— Ушел, — тишину нарушает недовольный голос Ильи. — Можешь выходить.

— А чего ты мне помогаешь? — сипло и недоверчиво интересуюсь я.

— Просто он меня бесит, — высокомерно заявляет Илья. — Я тут главный, мать вашу.

Выползаю из-под вороха одежды, и Илья подсвечивает меня фонариком на смартфоне. Я зажмуриваюсь и закрываю лицо ладонью.

— А про увольнение я не шутил.

Поднимаюсь на ноги, одернув футболку, и откидываю спутанные волосы за спину.

— Да я сама сюда больше ни ногой, если выйду вообще живой, — подцепив накладные ресницы на правом веке, аккуратно отрываю их.

— Жесть какая, — Илья передергивает плечами, когда я отклеиваю ресницы