Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо было срочно что-то предпринять. В голову пришла гениальная в своей простоте мысль: выйти через заднюю дверь, обойти вокруг дома и уже вслед за всеми зайти через парадное опять… Но только если кто этот манёвр заметит… Или уже видел, как он заходил… Вот тут точно стыда не оберёшься… Хотя, разобраться если, а что он, собственно, сделал не так? Пришёл, куда надо — и раньше всех, между прочим. А что муру всякую слушать не стал, так нужна она ему как собаке пятая нога. Андрей отвернулся от окна к стоящему здесь зачем-то столу, на котором умостилась запертая нa висячий замочек небольшая стойка с открытками. Сложил на груди руки и сделал вид, будто разглядывает фотографии. При самом минимальном везении никто на него и внимания не обратит. Лишь бы только «благодетеля» какого не нашлось…
На этот раз он решил действовать наверняка: пристроиться в хвост к кому-нибудь посолиднее и повторять за ним всё, что тот будет делать. Но, должно быть, это был просто не его день. Он уже выбрал себе в «поводыри» какого-то энергичного «профессора» со старомодной бородкой клинышком — когда совсем рядом раздался удивлённый возглас:
— Андрей?!
Не перрон Катя сошла первой, сразу, как разошлись в стороны автоматические двери. Кто его знает, сколько тут электричка простоит. А с её сумками… При всей своей безалаберности — или, может, как раз по причине её — она всегда была немножко паникёршей.
Неухоженное, в ржавых потёках на давно не беленных стенах здание станции могло похвастаться лишь единственным украшением — аляповатым, почти что в стиле окон РОСТА, плакатом «Навстречу Съезду». Один уголок его отклеился и трепыхался лениво под слабыми порывами тёплого, как парное молоко, ничуть не освежающего ветерка. И казалось, это Ленин машет рукой проходящим мимо поездам… Катя опустила сумки на выкрошенные по углам бетонные плиты и огляделась по сторонам. Автобуса нигде не видно. Ещё и его искать… Шумно выдохнув, она снова взялась за свой неподъёмный багаж…
Её первый в жизни отпуск… Уже целый год, как она была не просто Катей — сумасбродной и легкомысленной студенткой пединститута — а Екатериной Максимовной Шевченко, учителем русского языка и литературы в старших классах. Призванной сеять в душах своих подопечных разумное, доброе, вечное… Только что тут посеешь, когда перед каждым уроком у самой душа в пятки уходит. Тут не одёрнешь вовремя, там слабину дашь… Не успеешь оглянуться — и всё, прощай дисциплина, хоть плачь. Рассказы такие ходили по институту весь последний семестр как послеотбойные страшилки по пионерлагерю. А уж при её-то данных… Пигалица, росту — метр с кепкой. На сеансы «до шестнадцати» до сих пор ещё паспорт иногда спрашивают. И хоть бы дали кого помладше…
Но, тем не менее, обошлось. Устаканилось как-то само собой, без особых даже эксцессов. А может, и правда совет помог, что новая подруга дала, такая же молодая специалистка, на год старше: никогда не обращаться к ним по имени, только по фамилии. Чтоб сразу дистанцию почувствовали. И они-то почувствовали — а вот сама она… Не раз и не два за разговорами в учительской Катя ловила себя на пугающей мысли, что до сих пор ещё видит себя «по ту сторону баррикад». Хотя тут, наверное, всё дело в том, что большинство учителей она знала, сама ещё будучи ученицей…
Автобус, к счастью, нашёлся быстро, сразу же за углом. Вместо названий конечных остановок в окошечках над ветровым стеклом доисторического «Пазика» было написано «Алые паруса». И даже маленький кораблик красовался по центру. Поборов соблазн устроиться поближе, где не так трясёт, Катя протащила свои сумки в самый конец салона. Как объяснял Малышу Карлсон, тот кто берёт первым, всегда должен брать то, что поменьше. Ну вот ей всегда поменьше и достаётся…
Даже от путёвки этой она чуть было не отказалась. Когда Кикимора вытащила из вазы бумажку с её фамилией, Катя вся буквально съёжилась под завистливыми — чтоб не сказать враждебными — взглядами своих более заслуженных коллег. Путёвки на школу выделяли нечасто, а уж на море… Да ещё и бесплатно… «Свет, они ж съедят меня сейчас, — прошептала она на ухо подруге. — Может, ну его, а?» Но та вместо ответа вскочила со стула и, не давая слова сказать, потащила её из учительской. «Ну всё, пошли, пошли скорей! Ты же обещала мне сегодня помочь.» А уже выйдя за дверь — и сменив тон на менторский — велела не быть дурой, радоваться удаче и плевать на всех. Всё равно жертвы её тут никто не поймёт и не оценит, не тот контингент. Наоборот, будут ездить потом на тихоне как на нанятой. Жизнь — борьба, в борьбе — счастье. И рвать его у жизни надо когтями и зубами… Вела Света историю и обществоведение…
Постепенно салон заполнился, и автобус, натужно кашлянув, тронулся с места — чтоб сразу почти снова затормозить, встать у самого выезда с привокзальной площади. «Испорченный телефон» тут же донёс ужасную новость: человек попал под колёса. Но на поверку оказалось, всего лишь подобрали опоздавшего. Катя опять отвернулась к окну… Только смотреть тут было не на что, даже гор настоящих, и тех не видно. Запустив руку в пластиковый пакет с изображением красавицы в кимоно, заменявший ей в последнее время сумочку, она вытащила взятую в дорогу книгу и погрузилась в чтение. Отметив боковым зрением — не без ехидного самодовольства — как полезли на лоб глаза у заглянувшей ей через плечо соседки… Так время пролетело быстро, и как раз к концу очередной главы автобус зарулил во двор пансионата. Наконец-то это утомительное путешествие подошло к концу… Катя убрала книгу обратно в пакет и стала терпеливо ждать своей очереди на выход.
— Товарищи, товарищи, не расходитесь, — собрала их в круг пожилая заведующая.
Ничего содержательного в её объяснениях не было, и Катя слушала вполуха. Регистрация… Семейные номера налево, одиночки направо… Питание четырёхразовое, столовая — из вестибюля через клуб, столики на двоих… Ну вот, приплыли. Следующие несколько дней и без того немного пугали её: вписаться в новую компанию для Кати всегда было проблемой. А тут ещё и tête-à-tête… Хорошо бы, в