— Прошу извинить за опоздание, инспектор, — заговорил Ронч. — Поверьте, причина уважительная. У нас в гарнизоне только что начались серьезные неприятности. Комендант не смог встретить вас лично, уж не обессудьте…

— Не стоит извинений, я так и подумал, что возникла нештатная ситуация, — ответил Кин.

Седоусый квадр-офицер произвел на инспектора чрезвычайно благоприятное впечатление. Славное округлое лицо с живыми внимательными глазами, отличная выправка, почтительность без тени холопства. Образцовый служака, хоть в рамочку вставляй.

— Эти чертовы экзоты, растак их… — От избытка чувств Ронч пристукнул кулаком по колену. — Извините за выражение, инспектор.

— Ничего, продолжайте.

— Сегодня на рассвете патрульные заметили новую породу. Мало нам было прочих… Нечто вроде восьминогой пивной банки со стебельковыми буркалами.

— Насколько это опасно? — поинтересовался Кин.

— Тут все они опасны. Безобидных не водится. Эта новая мерзость харкает какой-то жутко едкой кислотой. Чуть ли не фтористоводородной. Причем с пятнадцати локтей попадает точнехонько промеж глаз.

Невольно Кин передернулся. Профессионально развитое воображение сразу нарисовало ему соответствующую картину.

— Они напали на патруль, одного парня заплевали насмерть, другого изувечили, — мрачно продолжал Ронч. — Боюсь, он теперь останется слепым на всю жизнь, если только врачи не научатся отращивать новые глаза.

— Прям-таки что ни день, то новая дрянь, — посетовал через плечо механик-водитель. — Откуда она только берется на нашу голову!

Кин про себя отметил, что нравы десантников на Тангре достаточно свободные: рядовой, ничтоже сумнящеся, вмешивается в разговор старших по званию.

— Как только прибудем в гарнизон, советую сразу надеть бронекостюм, шлем с забралом и не выходить без них на местность, — сказал Ронч, взглянув искоса на собеседника.

— Да, меня инструктировали относительно мер безопасности.

— Простите, не знаю, кто вас инструктировал и насколько детально. У нас тут обстановка постоянно меняется. Однако есть некоторые общие правила. На местность не стоит выходить без напарника, надо всегда иметь при себе личное оружие и запасную обойму. За чертой безопасности даже вдвоем ходить слишком опасно, надо минимум втроем. Ну, и еще есть, я бы сказал, основной закон Тангры. — Квадр-офицер сделал паузу и произнес с нажимом: — Хочешь жить — сначала стреляй, потом разбирайся.

Глаза Ронча превратились в щелочки, широкие скулы заострились. Из благодушного дядюшки на загородной прогулке он превратился в того, кем был на деле, — матерого вояку, чья единственная добродетель заключается в умении выживать наперекор любым обстоятельствам.

— Мгм… — пробормотал Кин себе под нос, шаря в. планшете. — Не хотите ли пастилку, Ронч?

— Нет, благодарю вас, инспектор.

За блистером струился монотонный пейзаж, ровная багровая степь широко расстилалась под свинцовым небом, обглоданная по краям волокнами тумана. Бешеная скорость, с которой турбоход заглатывал пространство, была совершенно неощутимой до тех пор, пока мимо не мелькал одинокий кустик на обочине грунтовки. Кин вяло разжевывал пастилку. Исподволь его одолевали недобрые предчувствия, и он пытался сосредоточиться на них, уловить, откуда веет явственный холодный сквознячок надвигающейся беды. Занятие не из особо приятных. Все-таки он предпочитал довериться чутью, а не легкомысленно отмахиваться от него Ближайшая опасность подстерегала здесь, на этой дороге Хотя непонятно, что могло бы угрожать мощной бронированной машине и троим вооруженным людям посреди голой равнины. Наверно, на самом деле его одолевают издержки адаптации — дрянная унылая погода плюс гравитация на треть выше постнатальных условий.

Обводя рассеянным взглядом пустошь, Кин заметил примерно в трех кабельтовых слева от дороги скопление копошащихся алых фигурок. Снедавшее его ощущение угрозы исходило явно не оттуда, однако на всякий случай он обратил на них внимание квадр-офицера:

— Взгляните-ка, Ронч, что это там такое?

— Пустяки, — отозвался тот. — Резвятся корнеозавры. Абсолютно безвредные твари.

Кин тронул выпуклый квадратик сенсора на обивке слева от себя. Оттуда выдвинулась панель с фигурной рукоятью траверсного лучемета и бинокуляром прицела.

— Желаете поупражняться в стрельбе, инспектор? — поинтересовался Ронч.

Вряд ли Кину померещилось, что в сдержанном тоне, каким был задан вопрос, сквозило затаенное пренебрежение боевого офицера к напомаженным штабным хлыщам с мозолями на задницах и детской страстью к развлечениям.

— Нет, нисколько. — Он сделал вид, что не понял подковырки. — Хочу получше разглядеть этих зверушек.

— Да, зрелище занятное, — согласился квадр-офицер, — нечто вроде балета, я бы сказал. Сейчас у них вроде брачный период.

Едва Кин приник к мягкой окантовке визира, электронная оптика просканировала зрительный аппарат и стала его идеальным продолжением, чутко отзываясь на каждое движение глазных яблок или аккомодационных мышц хрусталика. Контур-корректор отсек помехи, создаваемые повышенной влажностью и конвекционными потоками. Сжав рукоять в кулаке, Кин коснулся большим пальцем регулятора увеличения и, немного погоняв его туда-сюда, избрал двадцатипятикратный масштаб.

— Даркоф, сбавьте-ка ход вполовину, — приказал он, заодно включив режим автоотслеживания с поправкой на движение турбохода.

Среди пышных метелок багровой травы резвилась большая стая алых ящеров, не меньше сотни голов.

Выглядели они весьма внушительно — могучие гибкие тела в полтора человеческих роста оплетены массивными пластами мускулов под бородавчатой чешуей, на зазубренные костяные воротники крепко посажены лобастые пучеглазые головы, увенчанные кривыми рожками. Они производили впечатление свирепых хищников, однако проштудированный Кином в звездолете атлас Тангры отмечал, что травоядные корнеозавры отличаются на редкость миролюбивым нравом.

Ящеры старательно выполняли какой-то сложный коллективный ритуал, который Ронч довольно-таки метко сравнил с балетом. С неожиданной легкостью и грацией они передвигались на толстых прыжковых ногах, растопырив суставчатые трехпалые лапы с кривыми когтями, словно изготовившись к схватке. Время от времени вся стая как по команде замирала в каменном оцепенении. После напряженной паузы один из ящеров среди общего столбняка начинал плавно кружиться на месте, затем делал яростный прыжок в сторону ближайшего собрата. Тот уворачивался, и сразу же во все стороны от них расходилась волна стремительных скачков, после чего возобновлялся прежний общий танец.

То выписывая причудливые пируэты, то семеня мелкими приставными шажками, ящеры неукоснительно держались на равном расстоянии друг от друга, как бы сочетая хаотичность броуновского движения со строгой упорядоченностью кристаллической решетки.

Иногда один из ящеров неожиданно плюхался наземь, отклячив мясистый зад и вертикально воздев заостренную лопасть хвоста. Это выглядело как приглашение к спариванию; во всяком случае, взаимное четкое соблюдение дистанции сразу шло насмарку. Безукоризненный геометрический порядок ломался, стая закручивалась спиралью вокруг упавшего, начинался суматошный хоровод, в котором каждый пытался налечь корпусом на соседа, чтобы оттеснить его от центра. Наконец какой-нибудь ящер, воспользовавшись открывшейся среди толчеи брешью, прыгал через лежачего с тем чтобы распластаться рядом с ним на земле в той же позе. И начиналась бурная цепная реакция прыжков — спустя считанные мгновения все до единого корнеозавры лежали ничком с задранными хвостами. Затем чехарда повторялась в обратном порядке, начиная с того, кто ее затеял.