Последняя из детей лорда Рокравена, Алисиана вышла замуж за младшего сына мелкого дворянина, погибшего через год после свадьбы и оставившего жену и новорожденного Донела на попечение незнакомых людей.

Теперь, сидя на крепостной стене замка Алдаран и глядя в ясное небо, столь необъяснимо озарявшееся вспышками дальних зарниц, Донел расширил восприятие — он почти видел электрические линии и мерцание магнитных полей в предгрозовом воздухе. Иногда он мог призвать молнию; однажды во время буйной грозы он развлекался, отводя электрические разряды туда, куда хотелось. Ему не всегда это удавалось, и мальчик не мог делать это слишком часто, иначе подступала слабость и дурнота. Однажды он кожей почувствовал, сам не зная как, что следующий разряд ударит в дерево, под которым он прячется. Донел потянулся наружу какой-то частью себя — словно невидимая рука ухватила цепочку рвущейся к земле энергии и отклонила ее. Молния с шипением ударила в ближайший куст, превратила его в почерневший скелет и выжгла круг травы, а Донел без сил осел на землю. Его тошнило, в глазах двоилось, голова раскалывалась от боли. Зрение полностью вернулось к нему лишь через несколько дней. Зато Алисиана хвалила его:

— Мой брат Кэрил мог это делать, но он умер молодым. Были времена, когда лерони[2]из Хали пытались включить управление грозовыми стихиями в программу обучения ларану[3], но это оказалось слишком опасно. Я иногда могу видеть грозовые силы, но не могу манипулировать ими. Будь осторожен, Донел. Используй этот дар лишь для спасения своей или чужой жизни. Я не хочу, чтобы мой сын погиб от молний, которыми он стремился овладеть.

И Алисиана крепко обняла его.

Разговоры о ларане, об этом даре, наполняли детство Довела. Да, экстрасенсорные способности служили объектом первоочередного внимания горных лордов; впрочем, на равнинах дела обстояли так же. Если бы он обладал истинно выдающимся даром — например, телепатией, способностью управлять с помощью своей воли ястребом, гончей или страж-птицей, — то его бы внесли в генетические списки лерони, хранившие сведения о родстве между теми, в чьих жилах текла кровь Хастура и Кассильды, легендарных предков Одаренных Семей. Но такого дара у него не было. Слабое предвидение, не более того; Донел чувствовал, когда разразится гроза или начнется лесной пожар. Когда-нибудь, немного повзрослев, он займет свое место в пожарной страже, и это поможет довести до совершенства то немногое, чем он обладает.

Слабый дар, недостойный распространения. Даже в Хали еще четыре поколения назад отказались от него, и Донел смутно догадывался, что это решение послужило причиной упадка рода Рокравенов.

Но эта гроза далеко превосходила его способность к предвидению. Без облаков и дождя, она каким-то образом сосредоточивалась здесь, прямо над замком. «Мама, — подумал он. — Должно быть, это связано с ней». Хотелось найти ее, убедиться, что с ней все в порядке, несмотря на ужасающее, растущее предчувствие бури. Но десятилетний мальчик не может бежать от грозы, как малое дитя, и прятаться на коленях у матери. Тем более что сейчас, в последние дни перед рождением ребенка лорда Алдарана, Алисиана стала почти недоступной; Донел не мог бежать к ней со своими страхами и тревогами.

Снова погладив ястреба, он спустился с птицей по лестнице. Он не мог пустить ее в полет перед началом необычной грозы. Небо оставалось голубым (казалось, день был хорош для тренировки ястребов), но Донел ощущал угнетающие магнетические течения в воздухе, угрожающее потрескивание электричества.

«Может быть, это страх матери электризует воздух, как это иногда бывало с дедом?» Внезапно Донел тоже испугался. Он знал, как знали все мальчики его возраста, что женщины иногда умирают при родах, и старался не думать об этом, но теперь, снедаемый невыносимой тревогой за мать, слышал в сухом потрескивании молний разряды собственного страха. Никогда еще он не чувствовал себя таким маленьким, таким беззащитным. О, если бы можно было вернуться к нищете и убогости Рокравена или к незавидному положению бедного родственника! Весь дрожа, мальчик отнес ястреба и выслушал мягкую отповедь сокольничего с такой покорностью, что старик усомнился в его здоровье.

В это время Алисиана, лежавшая в женских чертогах, прислушивалась к непрерывным раскатам грома. Она тоже ощущала чужеродность надвигающейся грозы, хотя и более смутно, чем Донел. Ей было страшно.

Рокравены были исключены из генетической программы по выведению одаренного лараном потомства; как и большинство людей ее поколения, Алисиана считала эту программу возмутительным насилием над человеческой личностью. Ни один свободный житель гор не станет спокойно смотреть, когда людей скрещивают как скот ради получения желаемых характеристик.

Однако всю жизнь она слышала разговоры о летальных и рецессивных генах, несущих желанный ларан. Как женщина может вынашивать ребенка без страха в подобных условиях? Однако теперь, ожидая рождения ребенка, который может стать наследником Алдарана, она понимала, что лорд выбрал ее не за красоту (хотя и без всякого тщеславия осознавала, что именно ее красота впервые привлекла его внимание), не за превосходный голос, сделавший ее лучшей исполнительницей баллад в свите леди Деонары, — но за то, что она уже родила сильного и здорового сына, одаренного лараном; за то, что доказала свои материнские способности и могла пережить роды.

«Вернее, пережила однажды. Что это доказывает, кроме моей удачливости?»

Словно отзываясь на ее страх, еще нерожденное дитя резко заворочалось, взбрыкнув ножкой. Алисиана положила руку на струны ррила, маленькой арфы, которую держала на коленях. Музыка оказывала успокаивающее воздействие на плод. Начав играть, женщина уловила оживление среди горничных, посланных прислуживать ей. Леди Деонара искренне любила свою певицу и прислала к ней самых искусных сиделок и акушерок.

Потом в комнату вошел Микел, лорд Алдаран, — крупный мужчина в расцвете лет, с преждевременно поседевшими волосами. Он был гораздо старше Алисианы, которой в прошлом году исполнилось двадцать четыре. Его поступь была тяжелой; она больше напоминала уверенный шаг одетого в броню воина на поле битвы, чем осторожную походку мужа, опасающегося потревожить роженицу.

— Ты играешь ради собственного удовольствия, Алисиана? Я думал, что музыкант получает наибольшее удовольствие от аплодисментов, однако часто вижу, как ты играешь для себя и своих служанок, — с улыбкой произнес он.

Взяв легкий стул, лорд уселся рядом с постелью.

— Как ты себя чувствуешь, мое сокровище?

— Все хорошо, но я немного устала, — ответила она, улыбаясь. — Ребенок беспокойный, и я играю частично потому, что музыка успокаивает его.

— Может быть, может быть, — проворчал Алдаран. Увидев, что она отложила арфу, добавил: — Нет, Алисиана. Спой нам, если ты не слишком устала.